Самое главное приключение
Шрифт:
Вскоре Лейн вскочил на ноги с возгласом восторга.
— Смотрите, что я нашел!
Андерсон вышел вслед за ним на свет. Доктор был погружен в созерцание крошечного высохшего листика какого-то растения, которое напоминало папоротник, но совершенно определенно им не являлось. Высохшие листья, больше похожие на гнилую плесень, чем на листву уважающего себя растения, были тоньше волоса.
— Где же я видел нечто подобное раньше? — забормотал Лейн себе под нос. — Оно было живым. Где же, черт возьми, это было?
— На небесах, до того, как вы родились, — предположил капитан. Прочитав потрепанную «Синюю птицу» Оле, он также стал поклонником Метерлинка.
— Гниль, — сказал доктор. Он не восторгался романтичным бельгийцем. — Закон гласит, что действие и реакция равны и противоположны, и ваше предположение напомнило мне место, где я видел это растение. Это было в гнили, по соседству с адом.
— Сан-Франциско? — снова рискнул предположить капитан.
— Нет. На этом пляже монстров. У одного Оле вскрыл живот; в процессе желудок разорвался и наружу выпал ком листьев этого растения, свежих, как только что срезанный салат. Да, теперь я вспомнил. Мы планировали собрать немного на обратном пути к кораблю. Но по возвращении у нас оказалось слишком много груза, и к тому же начинало темнеть. Так что нам пришлось отложить это мероприятие до следующего дня. К утру нефть и грязь просочились в ледяную яму, где лежало растение, и превратили все в суп. Что ж, это более чем компенсирует нашу потерю. У меня будет шанс установить, может ли жизнь при правильных условиях неопределенно долго сохраняться в покое.
— А, ваша теория о бессмертных китах?
— Смеяться я буду над вами, когда заставлю эту зеленоватую пыль расти. Ведь живое растение, вероятней всего, исчезло с лица земли миллионы лет назад.
Первое утверждение Лейна было ошибочным. Менее чем через двадцать четыре часа он обнаружил, что мироздание посмеялось над ним. И то был мерзкий, сардонический смех.
Он не обладал достаточными знаниями.
Вдвоем они с Дрейком реконструировали историю исчезнувшей расы, чьи записи сохранились в суровых условиях антарктического безлюдья. Дрейк как дешифровщик и Лейн как биолог, работая вместе, представляли, что располагают сведениями о всех существенных деталях катастрофы, которая унесла разум с Земли, когда полюса были областями вечного лета. Но в свете того, что произошло менее чем через сутки после обнаружения Лейном зеленоватых спор, ни он, ни Дрейк сейчас не желают заявлять об окончательности своих выводов.
До схватки, чуть не погубившей всю экспедицию, оба были уверены в правильности своей теории. Она рационально объясняла все известные им факты.
Отчаянная борьба за жизнь показала им, что они не представляли себе и половины правды. То, о чем они догадались, было самым очевидным. Неспособность восстановить хотя бы одну менее очевидную деталь научила их скромности. Ни Дрейк, ни Лейн теперь не признают, что знают больше, чем малую часть этой стертой с лица земли истории.
Более того, Лейн в настоящее время не склонен размышлять о темной науке, стоящей за этой историей. Фундаментальные теории и объяснения он предпочитает оставлять Оле. И можно мимоходом сказать, что самая амбициозная теория Оле уже привлекла многочисленных последователей. Однако его слава довольно неоднозначна. Да, последователей у него немало, но за Лейном идут избранные. Ибо пресловутый консерватизм профессиональных ученых удерживает их от вылазок в те сферы, куда радостно бросается более предприимчивый дилетант.
Лейн был так поглощен своими зеленоватыми спорами, что не заметил исчезновения Оле и Дрейка. Они появились в поле зрения как раз в тот момент, когда Андерсон начал ругаться. Все решили, что поработали достаточно, крепко пристегнули свои рюкзаки и начали тысячефуговый подъем к краю кратера. Достигнув цели незадолго до захода солнца, они двинулись быстрым маршем и оказались на месте своей последней ночной стоянки еще до наступления сумерек. Затем к ним присоединилась Эдит.
— Мы разобьем лагерь здесь? — спросила она.
— Почему бы и нет? — ответил Андерсон. — Отсюда близко до кратера. Есть ли у вас какие-либо причины желать отправиться дальше, к нефтяному озеру?
— Возможно, и нет. Вам виднее. Кажется, ветер усиливается. На высоте трех тысяч футов дует слабый штормовой ветер — тридцать миль в час с севера. Здесь, на открытом месте, у нас могут возникнуть проблемы с самолетом, если воздушный поток ночью спустится ниже.
— В настоящее время мы видим только четырех- или пятимильный бриз с юго-востока, — отметил капитан. — Насколько я могу судить, погода точно такая же, какой была последние девять дней.
— Хорошо. Если вы удовлетворены, то и я тоже. Просто я подумала, что было бы предпочтительней поставить самолет в укрытие на южном берегу нефтяного озера, если существует какая-то опасность, что ночью ветер усилится.
— Я уверен, что никакой опасности нет. Этот бриз не превысит шести миль в час на протяжении всей ночи. Кстати, разговор об озере мне кое о чем напомнил. Не слетаете ли вы с Оле к тайнику на южном побережье за новыми спичками? Он поможет их откопать.
— Конечно. Мы вернемся через полчаса.
— И пока ты там, — взмолился доктор, — найди для меня что-нибудь вроде консервной банки. Только с крышкой. Я хочу надежно упаковать эти драгоценные споры.
— Очень хорошо. Я привезу свежую банку галет, и мы сможем устроить настоящий пир. Я знаю, как приготовить божественную похлебку с галетами и солониной. А ты получишь банку.
— Я получу банку, а все остальные похлебку?
— Если поделишься своими благословенными спорами, — засмеялась Эдит, — мы поделимся похлебкой.
Когда она вернулась, Андерсон с благодарностью освободил свои карманы от зеленовато-серого месива.
— Будьте осторожны, — предупредил Лейн, взволнованно суетясь вокруг на замерзшем снегу. — Вы теряете половину спор. Ветер уносит их прочь, как дым.
Капитан действительно потерял примерно фунт и три четверти. Наконец, вывернув карманы наизнанку, он тщательно вытряхнул их на ветру. Хотя Лейн был более осторожен, он также потерял из-за ветра полфунта спор.
— Что ж, — сказал он, — у меня в любом случае достаточно. — Он захлопнул крышку. — С помощью этого я смогу установить, может ли жизненный принцип оставаться в бездействии неопределенно долго.
— Великий шведский химик Аррениус [15] близок к утверждению, что это возможно, — сообщил всем Оле. — У него есть теория, согласно которой жизнь на планетах зарождается благодаря семенам жизни с других планет. Семена дрейфуют по пустым космическим пространствам целую вечность, пока не попадают на планету, достаточно прохладную для жизни. А когда семена жизни оказываются слишком близко к Солнцу или какой-либо другой звезде, жар разрушает их.
Лейн воспринял знаменитую теорию Аррениуса с неуважительным молчанием. Он уже был знаком с этой теорией как с предположением известных физиков Тэйта и Стюарта [16] . Для него она всегда была великолепным примером некомпетентности среднестатистического ученого, вторгающегося в специальную область других. Капитану показалось, что он понял суть.
15
Сванте Аррениус (1859–1927) — шведский ученый, одни из основателей физической химии, лауреат Нобелевской премии по химии (1903). Пытался обосновать принципиальную возможность переноса бактериальных спор с планеты на планету под действием давления света.
16
П. Тэйт (1831–1901) — шотландский математик и физик; Б. Стюарт (1828–1887) — шотландский физик и метеоролог, совместно они написали книги «Невидимая Вселенная» (1875) и «Парадоксальная философия» (1879).