Самое гордое одиночество
Шрифт:
– Поздно уже звонить, Икки, – я пыталась сопротивляться.
– Ничего не поздно! Еще одиннадцати нет, а до одиннадцати можно! Звони! – приказным тоном сказала она и бросила трубку.
Я отыскала письмо поклонника и набрала первый указанный номер. И что я за человек такой? Как пластилин! Из меня может кто угодно слепить все, что заблагорассудится. Нет! Так нельзя!
– Вас слушают, говорите, – попросил меня мужской голос. Я долго извинялась за столь поздний звонок, потом позвала к телефону Корнея.
– Вам какого: Мухина или Пчелкина?
Я
– Не знаю... А что, их двое?
– Да, сводные братья от разных отцов, – ответил голос. «Наверное, их мамаша очень любила творчество Чуковского, что назвала детей от разных мужчин одинаковыми именами. А может, у нее с этим именем связаны какие-нибудь приятные ассоциации?»
– Понимаете, кто-то из них прислал письмо в редакцию на мое имя, – попыталась объяснить я, – на имя Марии Алексеевны Корытниковой...
– Я не писал. Эй, Корней, тебя, наверное!
– Кто это, Корней?
– Не знаю, Корней, какая-то Корытникова!
– Что ж ты, Корней, сразу-то меня не позвал!
– Вот, зову, Корней!
– Здравствуйте, Мария Лексевна! – радостным голосом поприветствовал меня другой Корней. – Это я вам писал!
– А вы Мухин или Пчелкин?
– Я – Пчелкин Корней, а Мухин – это мой сводный брат. Не сочтите за наглость, но я очень хотел бы с вами встретиться, Марья Лексевна. Можно просто Мария?
– Д-да, конечно, – запнулась я.
– Мария – вы мой кумир! Я сражен вашими «Записками»! Так, значит, вы с Икки – не художественный вымысел? Не представляете, как я этому рад! – Он тараторил так, что я даже слово вставить не могла. – После прочтения вашей книги мне открылся совершенно незнакомый до сих пор прекрасный, совсем иной мир женщин. Я даже не ожидал, что есть такие, как вы с Икки, – просто люди – человеки, так сказать, а не стервозные бабы, которые только о себе думают! У которых голова одними тряпками да побрякушками забита! Так вы не откажетесь со мной встретиться?
– Ну, давайте завтра в четыре часа, – и я, сохраняя чувство собственного достоинства в голосе, назначила ему встречу около ближайшего метро.
– Я вас узнаю! – как-то хвастливо заявил он. – Ведь на обложке книги есть ваша фотография – я каждую линию, каждый изгиб вашего тела наизусть выучил!
«Уж не маньяк ли он?» – пронеслось в голове.
– А вы-то как выглядите?
– Так я в письме написал – 35 лет, среднего роста, с русыми волосами, серыми глазами и шрамом на лбу. До завтра, – прошептал он и дал отбой.
Я немедленно перезвонила Икки и пересказала весь наш разговор с Корнеем.
– Так что завтра у метро он тебя ждет! – заключила я.
– Я не поняла что-то! А ты? Ты не пойдешь?
– Зачем? У меня работы выше крыши! Мне про безумного ревнивца надо писать! Ты просила позвонить – я позвонила. Мало того, даже свидание тебе устроила! Чего еще-то?!
– Интересно, а как я его узнаю?
– Я же тебе же русским языком сказала: ему 35 лет, он среднего роста, с русыми волосами,
– Это какие-то особые приметы для милиции! Он даже не сказал, как одет будет!
– Чем я могу тебе помочь? – Мое ангельское терпение было на исходе.
– Пойдем завтра со мной. Тебя-то он точно узнает – каждый твой изгиб изучил на фото. – Или мне показалось, или на самом деле в ее голосе прозвучали нотки ревности (наверное, все-таки показалось – ведь я пишу роман об этом разрушающем чувстве). – Ты нас только друг другу представишь и можешь идти на все четыре стороны!
– Ладно, – согласилась я, решив, что, вполне возможно, Корней Пчелкин – Иккина судьба.
Я собралась уж было продолжить утешительное письмо родительнице своей, как опять надрывно зазвонил телефон:
– Икки, это я, Анжела!
– Анжела, это не Икки, а Маша.
– Тьфу! Телефоны перепутала! – задыхаясь, проговорила Огурцова. – Ну ладно, тебе первой расскажу.
– Что? Что ты хотела рассказать?
Анжелка молчала, потом замялась:
– Ой! Маш! Не знаю прямо!
– Да что ты не знаешь? – Я ничего не понимала. – Что-нибудь произошло?
– Ой! Мамочки! Не знаю прямо! – повторила она и снова замолкла.
– Говори! – Я была уверена, что у Анжелы что-то стряслось: или ей запретили видеться с детьми, или она рассказала Михаилу о своем интересном положении... А может, они сойтись надумали? Я сгорала от нетерпения. – Анжел, не томи! Что произошло?
– Трагедь! Трагедь произошла! Настоящая! Вот что! – И она завыла в трубку.
– Ты меня пугаешь!
– Я сама от себя такого не ожидала! Я – прелюбодейка и блудница! Ах! Забросайте меня камнями! Я изменила Михаилу! В моей жизни случился еще один мужчина! Ох! Несчастная я, слабая женщина! – запричитала она.
– Кто он? – спросила я, затаив дыхание.
– Все произошло так неожиданно, так быстро, что я даже не поняла ничего. Только когда он ушел, до меня дошло, что я натворила! – Огурцова не слышала меня.
– Кто он?! – перекричала я блудницу.
– Кто, кто! Карп Игоревич! Он вызвался меня провожать... До подъезда дошли, я говорю, спасибо, мол, до свидания, а он мне: «Очень пить хочется, да и зябко на улице. Не угостите чайком?»
– А ты что?
– Что – я? Я ж не зверюга какая-нибудь – конечно, говорю, мне заварки не жалко! Поднялись. Чайник включила, и тут меня повело что-то: голова закружилась, тошнота подступила, но, правда, сразу и отступила. Короче говоря, я на пол упала – обморок со мной сделался, – пояснила она. – Карп Игоревич полотенце схватил, сел на корточки надо мной и давай меня им обмахивать. А когда я в чувства-то пришла, он так рад был! Так рад! Целовать принялся, обнял... Сначала в щеки целовал, в шею, а потом в губы! У меня опять головокружение случилось, только другого характера. Я и не заметила, как он уж не сидит надо мной, а давно уже на мне лежит... Ну, в общем, свершилось! – сумбурно закончила историю своего грехопадения Анжела.