Самое таинственное убийство
Шрифт:
— Ты никогда не любил отца.
— М…можно подумать, т… ты его сильно любила!
— Мальчишка, ты нам не судья!
— Нет, судья. И судья неподкупный.
— Тебя собирались подкупать? — не удержалась Сильвина.
— М…меня — нет, но кое-кого подкупили. Вернее, купили. На корню.
— О чем ты, Мишель?
— А вот обо всем этом, — сделал он широкий жест. — О шикарной вилле, которой даже президент не имеет. О белковых высшей категории, выполненных и воспитанных по особому заказу, каждый из которых
— Замолчи.
— Не замолчу. Я д… давно собирался сказать это. Тебя купили, мама, да. Только вот покупка оказалась не совсем удачной…
Кровь прихлынула к ее лицу. Щенок, мальчишка, как он смеет! Она замахнулась, но Мишель не отшатнулся, как обычно, а сделал шаг вперед.
— Бей, мама, бей. Д…доставь себе удовольствие. М…мне не привыкать.
Сильвина опустила руку. Ярость к сыну погасла так же внезапно, как вспыхнула.
Он стоял перед ней, сутулый в отца, со щуплой юношеской грудью. На щеках выступили красные пятна, голос пресекался от волнения.
Ее сын, ее кровь. Что же разделило, что развело их? Когда выросла между ними незримая стена, подобная тому силовому барьеру, суть которого ей безуспешно пытался объяснить Арнольд? Теперь вот физики в ее доме о том же шепчутся… Но есть же какой-то там туннельный эффект, когда частица может выскочить из потенциальной ямы, хотя для ее энергии барьер слишком высок? Так что же мешает им преодолеть барьер непонимания? В эту минуту Сильвина искренне верила, что дело не в ней самой, а в злых людях, рассоривших ее с сыном.
— Мальчик мой, извини, погорячилась.
— Брось, м…мама, ты не на сцене.
— Прости меня.
— Мишель, послушай… Перед лицом нашего общего горя… — Она заговорила быстрым, горячечным шепотом, словно третьеразрядная актриса в дешевой мелодраме.
— Б…будет тебе.
Она попыталась обнять его, но сын увернулся. Тогда она схватила его за руку и привлекла к себе. Мишель поначалу сопротивлялся, потом сник.
— М… мама!
— Какой ты еще ребенок.
— И ты меня прости.
— Нет, нет, это я виновата перед тобой. И перед Мартиной тоже.
— А отец…
— Отца не трогай. Я сказала, не тебе судить нас. Но теперь у меня остались только вы, мои дети. Вы не бросите меня?
— Успокойся, м…мама.
Вытирая платочком глаза. Сильвина искоса бросила взгляд на Мишеля. Так и есть, расчувствовался, сопли распустил. Мужчина, называется. Семнадцать лет — и никакой самостоятельности. Всю жизнь — за широкой отцовской спиной, копейки в дом не принес, и еще смеет упрекать ее в нахлебничестве, оскорблять. Молокосос!
— Мама, что с тобой? Ты губу до к…крови п…прикусила!..
— Не
— Не говори так.
— Придешь сегодня в гостиную?
— Не хочется, надоело в… видеть эти лица, слушать одни и те же споры, доходящие до озверения… И в то же время знать, что кто-то из них убил твоего отца.
— Не забывай: по сегодняшний день мы все в одинаковом положении, все — подозреваемые.
— Что т…ты хочешь этим сказать?
— Только то, что сказала. Приходи, сынок, сегодня в гостиную, мы продолжим наш разговор.
— К…когда ты говоришь мне сынок, я готов пойти хоть на край света.
— Вот и договорились, — кивнула Сильвина. — А теперь разминайся. Не стану больше тебя отвлекать.
Сильвина осталась в зале. Мишель сбросил куртку, оставшись в тренировочном костюме, и направился к космотренажеру — своему любимому снаряду, который занимал центр помещения. Арнольд тоже любил этот снаряд, а вот Сильвина побаивалась, поглядывала с опаской на огромный комплекс, из которого торчали в разные стороны рычаги и рукоятки.
Да, это был снаряд не для слабонервных. Выбрав соответствующий режим, можно было за пятнадцатиминутную тренировку согнать до двух килограммов веса. Мишель набрал на пульте нужную комбинацию, и вскоре вибратор загудел, швыряя, подбрасывая и вращая юношу во всех мыслимых плоскостях.
Сильвина прислонилась спиной к шведской стенке, на перекладину которой Мишель забросил свою куртку, и внимательно наблюдала за сыном.
Но тому было не до нее. Тренажер, взревев, усилил обороты, и вращающиеся лопасти слились в радужный круг.
Сильвина осторожно, шаг за шагом приблизилась к куртке, затем сунула руку назад, нащупала карман и достала из него прямоугольный предмет, который разглядывал Мишель. Это оказалась фотография. С глянцевитой поверхности на нее смотрела высокомерно улыбающаяся Даниель Радомилич. Снимок был сделан в Ядерном центре, об этом говорил возвышавшийся позади головной корпус, известный всей планете. Ей припомнились слова Атамаля, сказанные когда-то: «Через этот корпус, когда в нем работает Завара, проходит ось мироздания».
Даниель стояла, полуобнявшись с Одиннадцатым — квадратноплечим белковым, и оба щурились на солнце. Золотистые волосы Даниель водопадом ниспадали на ее плечи. Она глядела куда-то вдаль, мимо объектива.
«Снова эта змея! — со злобой подумала Сильвина. — Погубила Арнольда, теперь ей Мишеля подавай. Нет, голубушка, не выйдет. Я выведу тебя на чистую воду».
Сильвина сунула фотографию на место, и вовремя: тренажер начал урчать потише, сбавляя обороты.
Мишель, привязанный ремнями к какой-то упруго извивающейся пластине, вознесся в переменном поле под самый потолок, откуда помахал ей рукой. Сильвина махнула в ответ.