Самое таинственное убийство
Шрифт:
— Этот белковый сыщик меня не интересует.
— Так ли?..
— Тогда, на вилле Завары… Не знаю, что со мной творилось… — горячо и сбивчиво заговорила Даниель. — Какое-то наваждение. Я жила, словно во сне. До сих пор не пойму, что происходило… Я в жизни только Арнольда любила, — глухо произнесла она после паузы. — И вовсе не за его великий ум. Это был необыкновенный человек. И никто его на белом свете не понимал, кроме меня. Он был беззащитный, совсем беззащитный, словно малый ребенок. Неосторожное слово, случайный жест глубоко ранили его. Косой взгляд,
— Это я знаю.
— Я не обольщалась его отношением ко мне, — продолжала Даниель. — Слишком разные мы были, дело не только в возрасте. Просто я подвернулась ему в трудную минуту, когда на душе у него было одиноко и горько. Размолвка с Сильвиной, с детьми… Судить никого не собираюсь.
— Вы клевещете на себя, Даниель. Я знаю, он был всерьез увлечен вами. И как-то странно назвал однажды… Волняшка, что ли…
— Волнушка. Завара был увлекающаяся натура, как все таланты. Искренне верил в то, что говорит в данную минуту, и не знал, что скажет в следующую. Я часто думаю о словах Сократа, начертанных на фронтоне Дельфтского храма.
— Познай самого себя.
— Вот именно. Больше всего эти слова относились к Заваре. Он откликался на любое дуновение, словно травинка в поле. Иногда мне казалось, что его защитное биополе открыто, словно рана, и не охраняет его. Что же касается меня… Я была недостойна его, понимаю. Но я поднимусь… Нет, не вровень с ним — это невозможно, но хотя бы на несколько ступенек. Хотя бы для этого мне пришлось тащить себя за собственные волосы.
— Как барон Мюнхгаузен из болота.
— Будет вам, я в самом деле крепко надеюсь на вас, Атамаль.
Замолчав, она принялась складывать в контейнер чайные принадлежности.
Шли последние минуты дежурства.
Делион, следя за уверенными движениями Даниель, подумал: если бы такое существо, юное и прекрасное, полюбило его! Он отдал бы все — и деньги, и положение, которого добился за сорок пять лет исступленного труда. Но что для нее Делион, пусть даже и руководитель Ядерного центра? Так — предмет мебели, или одна из лабораторных установок. Или, может быть, старый бидон, регулярно поглощающий тибетский напиток. Да, она с ним мила и приветлива, а что толку? Точно так же Даниель относится к любому физику группы.
— Чему вы улыбаетесь, Атамаль?
— Собственным мыслям.
— Знаю, вы о Филимене… Я вам скажу. Когда я узнала, что Арни убит пулей в затылок… Это был шок. Я вдруг почувствовала себя маленькой и уязвимой. Было такое ощущение, что с меня заживо содрали кожу. А тут еще косые взгляды, на которые мне невозможно было не обращать внимания. Мир вокруг рухнул. И тут появляется этот человек… Ну, тогда все думали, что это человек. Он излучал нездешнее спокойствие, казался таким несокрушимым, все знающим и понимающим. И я почувствовала, что рядом с ним могу быть спокойной.
За дверью послышались шаги.
— Смена идет, — сказал Делион. — Пойдемте наверх, встречать Эребро.
Глава 17
Накануне
После
— Готов обсудить с вами все проблемы, которые возникли.
— На сколько ты приехал, Сванте? — спросил Делион.
— На сутки.
— Сутки? Но это же смехотворно мало!
— Больше у меня нет ни минуты времени.
Физики разочарованно зашумели.
— Успокойтесь, друзья, — поднял Филимен руку. — Времени, надеюсь, хватит. Сколько длится у вас рабочая смена? — обратился он к новому руководителю Ядерного центра.
— Восемь часов.
— А дальше — простая арифметика, — продолжал Сванте. — Трижды восемь — двадцать четыре. Группа разбивается на три смены, и каждая беседует со мной в течение восьми часов. Я ведь в сне не нуждаюсь.
Те, кто раньше видел Филимена, удивлялись, как сильно он изменился. Одежда на нем была во многих местах обожжена и припахивала дымом, а под глазом красовался огромный синяк — вмятина от тяжелого предмета.
— Не обращайте внимания, — сказал Сванте, ловя косые взгляды. — Не было времени, чтобы заняться внешностью. Да и пустяки все это.
Кратковременный приезд Филимена дал многое группе. В конце своего пребывания в Ядерном центре Филимен уединился с Рабиделем, и они долго о чем-то беседовали вдвоем. После отъезда Сванте марсианин обратился с просьбой к Делиону отпустить его, на короткое время, домой.
— Что там, на Красной?
— Худо.
— Фертачники?
— Не расспрашивай, Атамаль. Не имею права говорить. Так я могу лететь?
— Конечно, Раби. Только себя побереги. Ты ведь не белковый, и в случае чего тебе никакой Зеленый не поможет.
Единственный человек, кто вздохнул свободно, когда универсальный сыщик покинул территорию Ядерного, была Даниель.
При виде Филимена она то бледнела, то краснела и места себе не находила.
…Из поездки Рабидель вернулся похудевший и угрюмый, на расспросы не отвечал и сразу с головой окунулся в работу, трудясь за десятерых.
— Как успехи в физике, Дани? — спросил он у Радомилич, столкнувшись с ней близ лаборатории.
— Трудно, Раби, — подняла она глаза, за время его отсутствия ставшие, казалось, еще более огромными.
— Обращайся ко мне, если что непонятно.
— Спасибо, Раби, но у меня неплохой ментор. Он прямым путем выводит в гении.
— Тебя-то не вывел?
— Еще не вечер! Что там, на белом свете, делается? Сижу день и ночь под землей, как сурок.
— Природа сходит с ума. Вчера в мегаполисе выпало снега больше, чем за всю зиму.