Самоходка по прозвищу ". Прямой наводкой по врагу!
Шрифт:
Снова два выстрела подряд. Наводчик тяжелого Т-4 крутил рукоятку наводки, доводя прицел до нужной точки. Оптика у фрицев первоклассная, с третьего раза не промажет.
Но у ЗИС-3 имелось еще одно преимущество – самая высокая скорострельность среди этого класса орудий. Заряжающий и сам Ивнев, не отрываясь от окуляра наводки, опередили первоклассную машину вермахта с ее наворотами, точной оптикой, кумулятивными и подкалиберными снарядами.
Трехдюймовая болванка, сработанная из добротной уральской стали, врезалась в лоб «панцера», между пулеметом и смотровой щелью
Бронебойный снаряд – всего лишь кусок металла. Но раскаленный, разогнавшийся до огромной скорости, пробив броню, он рушит и зажигает внутри танка все подряд. Черное небольшое отверстие выглядело безобидным. Но судя по тому, как замерла и прекратила всякое движение махина весом двадцать три тонны, снаряд сработал как надо.
Открылся левый боковой люк. Вместе с клубком дыма выкатился танкист. Второй выбирался следом. Товарищ протянул руку помогая вылезти. Но, пробивая дым, стремительным штопором закрутился язык огня. Хлестнул, как огнеметом, выползающего танкиста и отбросил в сторону пытавшегося помочь ему камрада.
Немец в тлеющей куртке убегал, зная, что произойдет через считаные секунды. Его товарищ еще жил, извиваясь от боли в квадратном проеме бокового люка. Остальные люки были закрыты, удар оглушил экипаж.
Взрыв получился двойной. Вначале сдетонировали с десяток снарядов, находившихся ближе к месту удара. Вышибли верхний люк и выбросили укороченное тело командира машины.
Через несколько секунд сдетонировал основной боезапас, сразу штук восемьдесят снарядов. Зрелище было такое, что невольно замерли экипажи других машин. Масса снарядов рванула с раскатистым гулом, превратив танк в огненный шар.
Отлетела в сторону башня. Среди огня кувыркались горевшие обломки, ломаные кресла, целый град сплющенных и разорванных гильз, куски человеческих тел, обрывки пулеметных лент.
Через минуту на месте мощной современной машины осталась ее нижняя догорающая половина с перекошенной опорной плитой и смятым двигателем.
– Меняй позицию, – первым опомнился Ивнев. – Вон к тем кустам. Полный газ!
Машины с обеих сторон маневрировали, то делая резкие рывки, то находя укрытия для внезапного удара. Прилетевший непонятно откуда снаряд, скорее всего 50-миллиметровый, смял задний правый угол рубки самоходной установки Карелина. Ударило так, что «сушка» дернулась, сбило с ног наводчика и заряжающего.
Алесь Хижняк, опытный механик, дал полный газ и выскочил из зоны обстрела. Подламывая мерзлый снег, спустились в неглубокую ложбину среди осин. Пока Хижняк проверял двигатель, вытащили наружу заряжающего Васю Сорокина.
Снаряд прошел рядом. Ран не оказалось, но громоздкий, самый сильный в экипаже ефрейтор Сорокин тяжело ворочался на подстеленной шинели и вытирал пятерней кровь из носа.
Стащили телогрейку, ощупали ребра, осмотрели голову.
– Контузия, – определил Хижняк, считавшийся самым сведущим в медицине. – Болит чего, Васек?
– Нет. Плывет только перед глазами.
– Может,
Сделав несколько глотков из жестяной кружки, Василий вдруг замер и уставился на пробоину. Снаряд разорвал, согнул лохмотьями броню. Вырвал из креплений каркас, к которому крепился брезент.
Штырь разогнуло, он торчал, как антенна. На нем развевался кусок брезента.
– Ну че, Васек?
– Брезент порвало, ночью накрыться нечем будет, – простодушно выразил свое состояние заряжающий. – Опять мерзнуть.
– Спасибо скажи, что не под фугас попали, – успокоил его механик. – Хоть и мелковатый, но рванул бы, всем бы хватило.
Швецов выбросил смятый снаряд, сорванный с боеукладки, покрутил в руках другой, с вмятиной в гильзе.
– Выбросить его, товарищ лейтенант. Вмятина так себе, но может заклинить.
То, что после удачной схватки, которую провели без потерь, Швецов обращается к командиру строго официально, говорил, что он злится на Карелина. Выпихнул из-за прицела и стрелял сам, будто лучше разбирается в этом деле. Алесь Хижняк тоже недолюбливал Швецова за излишнее самомнение.
Да, он один в экипаже имеет орден. Командир полка с ним за руку здоровается, но и другие ребята воевали, хреном груши не околачивали. Лейтенант Карелин, хоть у командира полка в приближенных не ходит, но мужик неплохой, не выделывается и не лезет под огонь очертя голову.
Может, и правильно Карелин у орденоносца прицел отобрал. Первым выстрелом промазал, вторым лишь по броне мазнул. А третьего раза вообще могло не быть. Опередила бы их «плуга», и догорала бы самоходка вместе с экипажем.
Стрельба раздавалась со всех сторон. Затрещала рация. Сейчас слышимость была лучше. Комбат Ивнев спрашивал, куда делся Карелин. Лейтенант ответил, что получил попадание в рубку, экипаж приводит машину в порядок.
– Самоходка в строю?
– Через десяток минут выйдем. Рубку просадило, и заряжающего контузило.
– Давай шевелись, резину не тяни. Одна «сушка» сгорела, и ты застрял. Мне, что ли, одному воевать?
Григорий Макарович Ивнев порой не сдерживал себя, давая волю раздражению. Его отчитал командир полка, он в свою очередь несправедливо обрушился на Карелина.
– Да, ты где находишься? – запоздало спросил капитан.
– Недалеко от озера… здесь осины кучкой стоят.
– Осины… двигай наперерез фрицам.
– Кругом начальники, команды не успевают раздавать, – бурчал наводчик Швецов. – Хотя бы за подбитую «плугу» доброе слово сказал. Эту гадюку так просто не возьмешь.
– Я про нее не сообщал, – сказал Карелин.
– Ну и зря скромничаешь. Пусть знают, что мы тоже фрицев бьем.
Поднялся с шинели Вася Сорокин. Его пошатывало, но он заявил, что от контузии отошел.
– Значит, вперед в бой? – насмешливо отреагировал Хижняк.
– А куды денешься? – покосился еще раз на пробитую броню Сорокин. – Хочешь, не хочешь, а воевать надо.
– Сознательный ты у нас, – ехидно вставил Швецов. – Как и командир. Машина продырявлена, люди контужены, а он через десять минут обещает снова в бой вступить.