Самолет уходит в ночь
Шрифт:
Но нам сказали:
— Подождите, еще клей. не окреп, пусть по-настоящему высохнет.
А мастер цеха авиамастерских опять с шуткой:
— Не торопитесь с полетами, планер целей будет. Наконец клей подсох, долгожданный день полетов наступил. И снова курсанты планерного летания воспряли духом. Удачно прошли первые полеты на отремонтированном планере.
Бодрое настроение, и мы гордо идем домой с песней. Пели, нет, мало сказать пели — просто горланили свою любимую песню:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть
После этого мы с еще большим рвением осваивали полеты на планерах. Понятно, что все это проходило не в рабочее время. И курсанты, и большинство инструкторов-общественников трудились на заводах, учились в различных учебных заведениях. У меня же так сложилось, что основным занятием, профессией что ли, стал авиамоделизм. В мои шестнадцать лет без достаточного образования, какого-либо опыта, мне было трудно руководить этим делом, но я старался изо всех сил.
Наши модели различных летательных аппаратов не висели в забытьи на стенах и не пылились в шкафах, ожидая очередных соревнований. Мы популяризировали любимый вид спорта. Стремились умножить ряды его приверженцев. И не только это. Для наших авиамоделистов, совсем юных ребят, одно лишь слово зрителей «молодец» значило очень и очень много.
Взяв с собой модели, мы часто отправлялись на заводы, где в обеденный перерыв показывали их рабочим. Не всегда нас встречали с энтузиазмом, с распро-. стертыми объятиями. Поначалу слушали нас невнимательно, а то и делали вид, что не замечают. Дела, мол, заботы. Но когда мы переходили от рассказа к показу, тут уж был желаемый эффект. Вокруг моделей толпились рабочие, осматривали, трогали, спорили.
— Говорят, что летают.
— Да ну?!
— Кто говорит! Они же говорят.
— Как он полетит? Маленький. Фанерный. И часто — конфуз. Запускаем модель — ничего не выходит. А то потарахтит-потарахтит, а лететь не хочет. Но уж когда нам действительно удавалось запустить хотя бы одну из моделей, это приводило всех в восторг. Потом мы так и готовились: расшибемся, но хоть одну пустим в полет.
Как-то на одном из таких авиамодельных аттракционов пожилой рабочий спросил:
— Где вы их берете, эти самолетики?
— Как где? Сами делаем.
Он на это лишь улыбнулся в свои седые усы. Было видно — не верит.
А через неделю к нам пожаловали гости.
Это было в воскресенье. Выходной. Но рабочий день в авиамодельной лаборатории был в полном разгаре. В дверь постучали. К нам всегда входили без стука. Мы, конечно, этому удивились. Ну, думаем, злодей, — шутит. Бросили работу — покажись! Стук повторился. Молчим. Ждем. И тут дверь открылась, и мы увидели уже знакомого нам рабочего с седыми усами. А с ним еще трое — помоложе.
— Не ждали? — спрашивают. — Ну, принимайте гостей, что же вы стоите, как из фанеры вырезанные.
И действительно, мы растерялись. Но гости сами выручили нас. Они разделись, сложили одежду на верстак, уселись на табуретки, которые мы не догадались им предложить.
Беседа
— Время шло быстро. Все были довольны. Но пришла пора и уходить. Рабочие засобирались. Благодарили нас.
— Вот что, ребята, — говорили они, прощаясь. — Дело у вас нужное, интересное. Мы вам поможем инструментом, материалами для моделей. Приходите завтра на завод.
Мы не заставили себя ждать, и на второй день несли с завода все, что нам дали, нужное и ненужное, из расчета — в хозяйстве все пригодится...
Многое из того времени вспоминалось в первые дни войны.
...И здесь, на аэродроме, мы учебе отдавались полностью, до конца. Понимали, что это для нас в настоящее время — выполнение, боевой задачи. Но все чаще и чаще среди летчиков раздавались голоса:
— Воевать пора.
— Можно ведь и учиться, и воевать.
Эти разговоры дошли до полковника Новодранова.
Он собрал летный состав.
— Разве, не ясна боевая задача, товарищи? — обратился он.
— Ясна.
— К чему тогда эти разговоры? Учиться и учиться надо. Осваивать технику. Сживаться с машиной. Недоучку собьют при первом же вылете. — Командир помолчал. Затем продолжил другим тоном: — Есть приказ о перебазировании.
Значит, ближе к бою, к войне, к фронтовой работе!
— Начал с учебы я неспроста. Можно сказать, машину мы освоили. Но предела для совершенствования нет.
Прощай, Воронеж. Сегодня перебазируемся на другой аэродром. Полк вливается в состав дивизии тяжелых бомбардировщиков, которой командует прославленный летчик Герой Советского Союза Михаил Васильевич Водопьянов.
И здесь тренировки не прекращались. Необходимость их стала еще более очевидной, когда Новодранов вернулся из Москвы и сообщил о том, что Ставка Верховного Главнокомандования возлагает на нас ответственную задачу: совершать налеты в глубокий тыл врага, бомбить его важнейшие объекты — заводы, железнодорожные узлы, аэродромы.
— Придется покрывать расстояния, еще недавно считавшиеся рекордными, — говорил командир, — преодолевать сопротивление сильной противовоздушной обороны противника.
Мы были готовы ко всему и с нетерпением ждали первых вылетов. Все рвались в небо, чтобы уничтожать врага. Жгучая ненависть переполняла сердца.
По радио, в печати ежедневно сообщалось о зверствах фашистов, о массовых расстрелах советских людей. Погибшие взывали к мести, к расплате. Глядя на товарищей, двадцатилетних парней, я видел, как они менялись буквально на глазах. Исчезла былая залихватская удаль. Правда войны сурова и беспощадна. Исчезло представление о легких схватках с врагом. Так зарождалась, приходила бойцовская зрелость.