Самостоятельный ребенок, или воспитание души
Шрифт:
«Мне было лет семь. Вдруг я увидел Ангела с Манькой на руках и закричал: “Мамо! мамо! Маньку взяли, Маньку взяли!” Мать проснулась: “Что ты кричишь?” – “Да Маньку взяли!” – “Кто взял?” – бросилась она смотреть дитя больное. “Ангел взял. Я видел”. Мать взяла Марию, но она уже была мертва».
Можно снова возразить, что в те времена да и в годы послереволюционные уклад многих семей был религиозен, вот дети и проникались подобными чувствами, верили в то, что слышали.
Но вот современный пример. После просмотра какого-то фильма дочка, три года, подходит к маме. Семья атеистов. Разговоров о Боге, смерти и подобном не было.
«Мама, а почему когда кто-то умирает все плачут?
– Ну.... а ты что думаешь?
– Я думаю,
– А как же те, кто умирают?
– А что им плакать? Им теперь хорошо и интересно.
И убежала по делам».
(Сообщение с «Форума Нашего города».) Еще пример, который, кажется, не требует комментариев.
«Племяннику Никите пять лет. Иногда любит рассуждать на различные богословские темы. Одна из последних – о встрече с Богом.
– Мама, когда же мы встретимся с Богом? Ответ, по-видимому, не удовлетворил
(„Бога не видел никто никогда“). Поразмышляв самостоятельно, выдает:
– Да, мама, тебе осталось только старость пережить, и мне еще долго до встречи.
Маме – тридцать». (Анна З.)
Часто можно слышать рассуждения о том, что нельзя детям «навязывать веру», потому что они должны сами, повзрослев, решить, верить им или нет. Но разве все приведенные выше примеры не доказывают, что дети уже решают? «А если я буду грустить, Богородица даст мне радость?» – спрашивает у священника трехлетний ребенок. Дети хотят верить. И не дать им выбора с младенчества – не значит ли обокрасть их?
В книге «Школьное богословие» диакон Андрей Кураев пишет о том, что для ребенка религиозное воспитание необходимо просто для того, чтобы быть ребенком. Почему? Потому что, «если естественное стремление ребенка к целостному, мифическому познанию мира не направить в выработанные культурой формы религиозного сознания, он будет обречен на индивидуальное мифотворчество и богостроительство. Табуирование бесед на важнейшие темы приведет к искажениям его внутреннего мира».
«…Вот я уже “духовником”, как нас звали, – пишет митрополит Вениамин (Федченков), – т. е. учеником Тамбовского духовного училища… Как я любил богослужения! Это были действительно “праздники” моей души… Все мне нравилось… И службы, и пение (сам я пел всегда), и батюшка о. Гавриил Демициев, прекрасный священник и замечательный учитель чистописания, всегда спокойный, тонкий блондин, с кудреватыми волосами… Нравились мне и певчие “большие” (тенора и басы), которые приходили к нам петь (а детей посылали в обмен, в семинарии): они были уже в черных сюртуках и глаженых сорочках с галстухами… И чинность рядов… И стройность богослужения. И чистота в храме… И преподаватели в мундирах позади… Ну, все было отрадно…
Но вот тут я познал и первое сомнение. Не знаю уж, откуда оно занеслось ко мне… После четырехлетней сельской школы я учился еще два года в “уездном училище”… Тут и наслышался… Не знаю, не знаю… Но вот что хорошо помню. Читают на утрене (на “всенощной”) после тропарей кафизму. И слышу слова такие (приведу их здесь не по-славянски, а по-русски):
“Сказал безумец в сердце своем несть бога…” И так дальше 6 . И вдруг набежали мысли:
…Как это хорошо, что не веруют в Бога лишь “безумцы”; а умные, следовательно, веруют… Но тут уже лукавый помысел нашептывает:
6
Пс. 13.
– А может быть, это только вот нас в школе учат так?! А на самом деле умные-то люди как раз и неверующие?!
О, как мне хотелось тогда детским чистым сердцем, чтобы прав был Псалмопевец Давид, что неверующие безумны, а не наоборот! Но сомнение все же копилось в сердце и отравляло мою радость… Мне было лет тринадцать тогда… Я не мог справиться сам с этим сомнением.
Но об этом буду писать после… А тогда, в ангельском детстве и отрочестве, “сердце” хотело веры, радовалось ей и, наоборот, не хотело неверия, инстинктивно отталкивалось от этой лжи, и огорчалось даже и сомнениями. Даже и сейчас печально за такое искушение».
И напоследок – еще два рассказа о мальчике Антоше, видевшем удивительный сон, которыми поделилась с участниками форума о. Андрея Кураева его мама.
«Сидит мой сын, подперев щеку кулаком, и грустно рассуждает:
– Вот воспитываю я вас, родители, а вы все не воспитываетесь…
Мы с отцом, пытаясь сдержать улыбку, спрашиваем:
– И как же ты нас воспитываешь, чадо?
– Да вот, вы вчера опять ссорились, а я все говорил вам: „Не ругайтесь, Бог как сказал вам? Бог сказал: Аз есть с Вами, кто на ны!“ А вы все не слушались.
– Не поняла. Объясни сыночка.
– Ну, я говорил тебе, мамуля: „Бог сказал: Аз есть с Вами, кто на ны!“ То есть с папой Бог, а ты кричала на него. И папе я говорил: „Бог сказал: Аз есть с Вами, кто на ны!“, а ты сердился на маму. А ведь с ней Бог!
Нам уже не смешно…
– Спасибо, сын. Прости нас.
– Ничего, я еще всех воспитаю – и папу, и маму, и Степку.
– Конечно, сынуля, мы все друг друга воспитываем. Потому что мы – семья. Какая семья у нас?
– Православная!
– А как еще называют православную семью?
– Малая церковь!
– А зачем Господь создал семью?
Молчит. Слишком сложный вопрос для четырех лет.
– Чтобы мы помогали друг другу спасаться. Так?»
«Вчера о. Артемий Владимиров по радио “Радонеж” вел передачу для детей и в конце попросил ребят написать ему, как они понимают поговорку “Яблоко от яблони недалеко падает”. Ради шутки отловила пробегающего мимо четырехлетнего сына Антония и задала ему этот вопрос. Он стал объяснять про яблоню. Тогда я рассказала ему, что это поговорка, т. е. когда говорят про людей другими словами. Сын задумался на полторы минуты и объяснил: “Понимаешь, мамочка, это значит, что Бог от человека всегда недалеко, он очень, очень близко.” Мой богослов убежал дальше, а я сидела и думала. “Недалеко падает” – когда мы отпадаем от Бога, то кажется в своем падении, что Он где-то очень далеко от нас, не дозваться, а он рядом, совсем близко, и шепот расслышит и даже мысли. Как тепло стало от слов: “Мамочка, ведь Бог совсем рядом”»…
Детская святость
1. Юные Святые христианской церкви
Сочетание двух слов, вынесенных в название этой главы, никогда не режет слух, ощущается вполне естественным и даже в некоторой степени привычным. И в то же время, когда мы произносим: «Детская святость», кажется, что в душе рождается тихий свет, озаривший ее откуда-то с высот, чувствуется в этих двух словах и чистота горного ручейка и прозрачность весеннего воздуха, и радость солнечного света… Но в то же время и что-то тихое, строгое, серьезное таится в этих словах…