Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»
Шрифт:
В 1980 году Высоцкий написал песню «Грусть моя, тоска моя», которую успел исполнить только однажды – на концерте в Московском НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Габричевского 14 июля. Там были такие строки:
…подобно вредному клещу, Впился сам в себя, трясу за плечи, Сам себя бичую я и сам себя хлещу, Так что – никаких противоречий.Наверное, в глубине души
18 июля Высоцкий последний раз вышел на сцену Таганки. Он играл Гамлета, свою лучшую театральную роль. Этот день оказался насыщен событиями.
Утром Высоцкий сказал Шевцову, что не будет снимать «Зеленый фургон». Тот вспоминал: «Он открыл дверь, улыбнулся – очень характерная ироническая полуулыбка-полуусмешка.
– Заходи. А ты похудел.
– Да ты что-то тоже осунулся, Володя…
– Не буду я снимать это кино, – сказал он мне на кухне. – Все равно не дадут снимать то, что мы хотели. Если уж сценарий так мурыжат, то будут смотреть каждый метр материала.
Сказать по правде, я уже был готов к такому разговору.
– Володя, ты уверен, что твердо решил?
– Что ж я – мальчик? – снова повторил он. – Они, суки, почти год резину тянут. Я ушел из театра, договорился…
– Да обычная история в кино, Володя…
– А мне что с того, что – обычная? Так дела не делают!
– Да. Ты, наверное, прав. – Я предпочел не настаивать. Это было бесполезно.
– Нам надо искать режиссера, – успокоился он. – Может, Юра Хилькевич?
– Да он начинает что-то делать сейчас. Ладно, Володя, о режиссере потом. Уговаривать тебя я не могу и не буду, но мне жалко. Могло быть хорошее кино.
Он подумал и вдруг сказал:
– А вообще-то, мне нужно снимать картину. Вот Вайнеры напишут продолжение для меня… Может быть, мне и ставить?..
– Ты все продумай. Если ты сейчас безмотивно отказываешься – все! Больше у них никогда ничего не получишь. Скажут: «Высоцкий? – Несерьезно!»
– Да? Ты прав… В общем, поедешь в Одессу, про меня пока определенно не говори.
– И не собираюсь. Это уж твое дело. Только ты подумай все же…
– Не хочу сейчас кино. Хочу попробовать писать прозу. Потом – Любимов говорит о «Борисе Годунове».
– Пушкинском?
– Пушкин, Карамзин – монтаж такой…
…Презрительно отозвался о врачах:
– Советы их один другого стоят! Они же не лечат меня, падлы, а только – чтоб потом сказать: «Я лечил Высоцкого».
Хвалился, что сделал две песни для картины, которую снимает Гена Полока, а потом вдруг сказал:
– Я откажусь у него сниматься.
– C чего?
– Не нужно мне.
– Не отказывайся. У Полоки тяжелое положение – недавно умерла мать…
– Я знаю.
– Он давно не снимал, ему обязательно надо выкарабкаться, а ты его отказом – топишь.
Он помрачнел, сказал:
– Да? Ладно, посмотрим.
Так мы пили чай на кухне, болтали. Он был тих, улыбался, все потирал правую сторону груди, как бы массировал, а потом стал нетерпеливо поглядывать на дверь.
– Ну, я пойду наверх, – наконец поднялся он, – вечером спектакль, а сейчас – туда… Пойдешь?
Я отказался.
– Ладно. – Он не настаивал. – В общем, как договорились. Я возвращаюсь из Парижа, ты – из Одессы. Звони – расскажешь, что и как…»
Как видим, в последние дни жизни Высоцкий был полон самых разнообразных творческих планов, но ни на чем конкретном не мог остановиться. Он легко отказывался от прежних планов, подводя тем самым друзей, но когда ему объясняли последствия, начинал задумываться. Боюсь, что в тот момент Владимир Семенович уже не мог сколько-нибудь плодотворно играть на сцене, писать сценарии, концертировать и тем более ставить фильмы. Ему требовалась срочная госпитализация. Но друзья все медлили.
Генрих Падва встретился с Высоцким днем перед последним «Гамлетом». По его словам, Высоцкий был «в очень тяжелом состоянии… Я уехал, мы с Валерой Янкловичем перезванивались:
– Я не знаю, сможет ли он сегодня играть… Ладно, приезжай в театр».
По свидетельству Янкловича, «Володя приехал в театр, ему было плохо… Он же перед началом «Гамлета» сидит на сцене… А тут ушел со сцены и прибежал ко мне в кабинет:
– Федотов не приехал?..
Я вызвал Годяева, он приехал. У него наркотика не было, Игорь решил обмануть Володю – сделать ему витамины…»
Витамины существенной перемены не внесли. По свидетельству Янкловича, после укола «на пять минут ему стало легче, а потом – еще хуже».
Хотя тот же Падва, увидев Высоцкого вечером, был потрясен: «Собранный, подтянутый, он спускался по лестнице, которая около буфета… А всего несколько часов тому назад… Володя немного смутился, потому что мы были не настолько близки…
– Генрих, ты понимаешь, у меня было такое состояние…
– Да ерунда…»
Высоцкий в этот раз почти что умирал на сцене. Вот как это описала Алла Демидова: «Он очень плохо себя чувствовал. У него было предынфарктное состояние. В сцене «мышеловка» у него было какое-то время – он выбежал, хотя и должен был быть на сцене. Он выбежал за кулисы, там был врач, который сделал укол. Он вбежал абсолютно бледный, а потом, когда играл, становился красный, возбужденный, красные глаза…»
Леонид Филатов тоже заметил неладное: «Мы все время за кулисами готовились к выходу вдвоем, потому что много проходов всяких… Я говорю:
– Как, Володя?
– Ой, плохо! Ой, не могу…
И врачи были…»
Наталья Сайко тоже поняла, что Высоцкий играл из последних сил: «Последний спектакль… Когда занавес развернулся и отгородил нас от зала, Володя сказал:
– Я так устал… Не могу больше, не могу!
– Володенька, миленький, потерпи, ну еще немножечко».