Самоубийство
Шрифт:
Он, поднимаясь по лестнице, только показал рукой на шею.
— Почтеннейшая, сейчас не могу. Разве после заседания, если у вас что-либо важное?
«Почтеннейшая», — подумала Люда.
— Не знаю, как для вас, Ильич, а для меня очень важное. Разумеется, в партийном отношении. Ведь заседание очень затянется? Где же мне вас ждать?
— А вы пройдите в редакционную, послушаете.
— Вы меня в сотрудницы не звали.
Он взглянул на нее изумленно. «Хороша ты была бы сотрудница!.. Впрочем, и другие не
— Где же мне было вас искать? Милости просим. Это тут, прямо. Если вас спросят, скажите, что я вас пригласил, — ответил он и, улыбнувшись, исчез за боковой дверью.
Заседание еще не началось. Люда только заглянула в комнату. Там стояло много стульев, ни один не был занят. «Нет, что же сидеть одной?» — Но и в передней стоять одной было неловко. «Вернусь минут через десять, когда соберется народ». Она вышла и увидела, что по лестнице, шагая через две ступеньки, поднимается Джамбул. Обрадовалась ему еще больше, чем Ильичу. Он тоже улыбнулся очень радостно, совсем не так, как Ленин.
— Люда, какими судьбами!
— Вы-то, Джамбул, какими судьбами? Вот и думать не думала, что вы в Петербурге!
— И я не думал, — сказал он, отворяя перед ней дверь. В передней расстегнул шубу и оглянулся. Вешалки не было. Не было и зеркала. «Еще элегантней, чем был прежде!» — подумала Люда. — Как это, дорогая моя, вы здесь очутились?
— Пришла на редакционное совещание. Я ведь сотрудница. Вы тоже?
— Как же, как же. Буду писать баллады и рождественские рассказы. Надеюсь, вы никуда сейчас не убегаете?
— Не убегаю. Я просто в восторге, что встретилась с вами! Всегда мы встречаемся в разных партийных учреждениях. Так было и в Брюсселе. Сколько воды с тех пор утекло!
— Да, немало. Где вы живете?
— В «Пале-Рояле». Я только пять дней тому назад приехала из Москвы.
— С мужем?
— С Рейхелем, но я вам давно говорила, что он не мой муж. А где и с какими гуриями живете вы?
— Так легкомысленно нельзя говорить у социал-демократов. Это «трефное».
— Да я ничего легкомысленного не хотела сказать, это у вас такое воображение. Давайте, сядем здесь в углу. Или вы хотите уже идти на заседание?
— Отнюдь не хочу. Верно, там уже собрались вице-Бебели, надо будет вести умные разговоры, а я не умею. Где вы сегодня ужинаете? Хотите, поужинаем вместе?
— С великой радостью. Но Ильич обещал поговорить со мной после заседания.
— Неужели вы верите его обещаниям? Мне он тоже обещал и давным давно забыл.
— Зачем же вы пришли?
— Послушать умных людей.
— Всё-таки вы не настоящий большевик.
— Разумеется, не настоящий! Подделка самой грубой работы.
— Кто же вы?
— Я склоняюсь к мистическим анархистам. Они ваши «друзья слева», как кадеты называют вас.
— Вы не изменились, вечные шутки!
Отрываясь от болтовни, Джамбул
— Видите, какие вдохновенные лица, — говорил он вполголоса. — У них мировая скорбь!
— «Братья-писатели, в вашей судьбе — Что-то лежит роковое»…
— Ничего, они и с «роковым» все доживут до восьмидесяти лет и умрут от простаты или от болезни печени. Сколько Савва Морозов платит за «роковое» построчно?
— Какой гадкий вздор! И очень хорошо, что доживут!
— Нет, не очень хорошо. Человек не должен умирать развалиной, и вообще не надо жить долго.
— Да, знаю, вы Полиоркет! Во всяком случае вы видите, что за Ильичем идет весь цвет русской литературы!
— Сейчас верно прискачет из Ясной Поляны и Лев Толстой. Надеюсь, ему послали приглашение срочной телеграммой? — спросил Джамбул. — Ну, пойдем всё-таки слушать вице-Бебелей.
На улице Джамбул расхохотался.
— Ох, ловкий человек Ленин… Дока!.. Кажется, так говорят: дока? — сказал он. Когда редакционное заседание кончилось, они минут десять ждали в передней. Затем справились, им ответили, что товарищ Ленин давно ушел.
— Верно, Ильич забыл, что назначил мне свидание, — смущенно сказала Люда.
— Разумеется, забыл! Просто забыл! — весело говорил Джамбул.
К приятному удивлению Люды, он назвал извозчичику очень дорогой ресторан. «Значит, отец прислал много денег», — подумала она. По дороге он обнял ее за талию, что удивило ее еще больше. Болтал со смехом о заседании и очень хвалил Ленина.
— Ему министром быть бы! И как хорошо он председательствовал! Вы заметили, как он ловко говорил с этим поэтом, как его? Красавцу очень хотелось написать политическую статью, а Ленин «отсоветовал» так учтиво и почтительно: «Зачем вам разбрасываться? Арабскому коню воду возить! Вы пишете такие изумительные стихи!» Разумеется, он его и человеком не считает, а в его стихи отроду и не заглядывал: должно быть, никогда в жизни никаких стихов не читал.
— Неправда! Ильич обожает Пушкина. Да он и сам пишет стихи, правда шуточные.
— Неужели? Может, и «станцы» пишет? Ужасно люблю слово «станцы», хотя не знаю, что оно собственно значит. Как надо говорить: станец или станца? По моему, станцем называется сарафан, но, вероятно, поэты лучше знают. У Пушкина есть станцы, по форме чудесные, а по содержанию довольно гадкие: «В надежде славы и добра»… Это он от Николая-то ожидал добра!
— У Пушкина «стансы», а не «станцы»!
— Это один чорт. Впрочем, мне всё равно. Вы сегодня необыкновенно хороши собой! — говорил он. Люда смотрела на него с некоторой тревогой, но ее радость от встречи с ними всё увеличивалась.