Самоубийство
Шрифт:
— Я тоже страшно рад. Он прекрасный человек.
IV
Люда узнала о московском восстании из газет. Знакомые по комитету ей предварительно ничего не сообщили, Ленина она, после редакционного совещания, больше не видела. И то, и другое было обидно.
— Я переехала сюда именно потому, что восстание должно было произойти в Петербурге! И вот какой сюрприз! Нам надо сейчас же вернуться в Москву и принять участие в деле! — взволнованно говорила она Джамбулу. — Сегодня же поедем!
— Разве на ковре-самолете? Движение
— Может, ты знал и ничего мне не сказал?
— Нет, я не знал. Сказал ли бы тебе, не знаю. Восстания уже совсем не женское дело.
— Почему не женское дело?
— Из-за твоей горячей головы тебя убили бы в первый же день.
— Всё-таки у тебя восточный взгляд на женщин! — сказала Люда сердито, хотя его объяснение немного ее смягчило.
— Тогда у твоего Ленина тоже: он Крупскую в Москву не отправил. И, что много хуже, сам туда не поехал.
— Почем ты знаешь? Ильич наверное уже давно в Москве! Кто тебе сказал?
— Я вчера слышал, что он здесь.
— Может быть, ты считаешь Ильича трусом?
— Нет. Он просто находит, что должен заниматься другим делом. Это всё-таки несколько странно.
— Это клевета! Я сегодня же всё узнаю, и тебе будет стыдно!
Еще недавно Люда ежедневно бывала в редакции своей газеты. Со всеми перезнакомилась, хотя ничего не писала. «Не могу найти интересной темы», — говорила она. Но в начале декабря там был произведен обыск, и, наверное, полиция устроила засаду. Люда в тот же день разыскала Дмитрия. Он куда-то торопился и был очень взволнован. Адреса Ленина он не знал, или говорил, что не знает.
— Во всяком случае, всё в Москве делается по точнейшим директивам Ильича, — сказал Дмитрий. — А откуда он их дает, это не ваша печаль. Скоро все будем знать. Пан или пропал!
— Я уверена, что пан! — восторженно сказала Люда.
Она вернулась домой на лихаче. Джамбул только усмехнулся.
— Даром погибнут сотни людей. Восстание, я уверен, обречено на провал.
— Почему? Что ты каркаешь?
— Потому, что у них по безденежью ничего нет, кроме револьверов и, быть может, трех с половиной пулеметов. Вице-Бебели впрочем останутся живы и здоровы, да и сам обер-Бебель с директивами тоже. Разве посидит в тюрьме, как Мунэ-Сюлли-Троцкий, которого со всем его Советом беспрепятственно арестовал скромный наряд полиции.
— Ты тоже еще не погиб геройской смертью, — съязвила Люда.
— Ваше русское восстание не совсем мое дело.
— Этого я не знала! Я думала, что это наше общее дело. А Ильич не может драться с казаками.
— Да, это не безопасно.
— Ты всё понимаешь не так, как надо! Главнокомандующие сами не дерутся.
— Прежде дрались. У нас на Кавказе дерутся.
— Какие «у вас на Кавказе» главнокомандующие!
— Есть, есть. И они не сидят за шестьсот верст в тылу. Твой Ильич в Женеве говорил, что теперь мы все должны учиться владеть оружием: надо бить врага в самом буквальном смысле слова, если не
Люда читала газеты и волновалась всё больше. Через несколько дней стали приходить известия, что восстание провалилось. Из Москвы кружным путем приезжали растерянные, очень раздраженные люди. Все они рассказывали, что спаслись чудом, о Ленине говорили с кривой усмешкой и последними словами ругали Троцкого, совет рабочих депутатов, петербургских революционеров вообще: «Вместо помощи прислали нам Семеновский полк! Даже не сделали попытки помешать ему пройти в Москву! Предатели и трусы»!
Дмитрий скрылся и даже многие из тех, кому особенная опасность не грозила, «сняли шкуру», т.е. ушли в подполье. Полиция производила аресты, но массовых облав не было. Несколько позднее Люде стало известно, что Ленин уехал из Петербурга.
От нервности ей показалось, что за ними установлена слежка. Она сообщила об этом Джамбулу как будто равнодушно, но с тайной гордостью. Он внимательно ее выслушал, подумал и сказал, что в таком случае надо принять меры предосторожности и первым делом переехать в другую гостиницу. Гордость у нее еще увеличилась: заметила она, а не он, опытный, бывалый революционер. Тотчас объявила швейцару, что уезжает в Варшаву, приказала извозчику ехать на вокзал, там наняла другого извозчика. Через час в новую гостиницу приехал Джамбул. Она ахнула: он перекрасил волосы и сбрил бороду.
— Милый, как тебе идет!.. Я тоже должна перекраситься, да? — Люде представились разные возможности: «Черные как смоль? Или Тициановский цвет? И, разумеется, переменить прическу — Клео де Мерод?»
— Тебе поздно: тебя уже здесь видели такой, как ты теперь.
— Отчего же ты мне раньше не сказал!
— Ты не привыкла к гриму. Ему тоже надо учиться. Но ни тебе, ни мне особенная опасность не грозит. И мы скоро уедем: теперь сидеть в Петербурге бесцельно.
— Куда же хочешь уехать? На Кавказ? — с беспокойством спросила Люда. — Но я там никого и ничего не знаю! Меня там и понимать не будут. Нет, на Кавказ я ни за что не перееду.
— Я тебе этого и не предлагаю.
— То есть, как? Ты хочешь туда уехать один!
— Я хотел тебе предложить уехать пока в Финляндию. Увидишь своего Ильича. Я только что узнал его адрес. Он в Финляндии, в Куоккала, вилла Ваза, это, оказывается, общая штаб-квартира русских революционеров. Сказал тот ваш лохматый литератор, как его? Ну, тот, что пишет гражданские рассказы…
— Это стихи бывают гражданские.
— И рассказы тоже. Он офицеров называет «бравыми сынами Марса». Как же не гражданские рассказы?
— Что-ж, в Финляндию поехать можно! Ты ведь и сам хочешь поговорить с Ильичем.
— Хочу, но он, верно, еще в столбняке после своего блестящего успеха в Москве. Да я еще кое-кого здесь ожидаю из Тифлиса. Или ты нервничаешь?
— Я? Нисколько!
— Я знаю, что ты не трусиха. Опасности почти нет. Русская полиция еще глупее, чем эти московские революционеры… Если тебе нужно что-нибудь купить или заказать, сделай одолжение. В Куоккале верно шьют хуже, чем в Париже.
— Мне ничего не нужно, — ответила Люда, краснея.