Самозванец
Шрифт:
— Ты, может быть, и прав. Это удивительно. Но каждый раз, как я ее вижу, я чувствую нечто, чего не чувствовал уже давно. Я сам не могу дать себе отчет в этом чувстве, но думаю, что это любовь.
— Это скорее тщеславие, мой друг!
— То есть как это?
— Очень просто. Она не влюблена в тебя, как все другие, в это тебя бесит.
— Не думаю.
— А только эти московские красавицы всегда напоминают мне запоздалые фрукты: сорвать их трудно, а сорвешь — оказывается, что они далеко не так
Граф Вельский нахмурился.
Ему было, видимо, досадно, что Стоцкий говорил таким тоном о девушке, которая должна стать его женой и которую он действительно любил.
— А уж если твой избалованный вкус принял такое направление, то мне кажется, ты мог бы себе доставить удовольствие много поинтереснее…
— На кого ты намекаешь?..
— На подругу Надежды Корнильевны. Она дочь здешнего управляющего и хороша поразительно. В Петербурге она свела бы всех с ума.
— Действительно, я не видывал девушки красивее.
— Она положительно прелестна!
Граф Стоцкий пристально посмотрел на графа Петра Васильевича.
— Я был просто поражен, когда увидел ее в первый раз, да и теперь я от нее в восторге.
— Еще бы! Но как это ты ее прозевал?
— Я-то ее не прозевал, да она-то была здесь всего один раз на каких-нибудь полчаса… Корнилий Потапович очень любит ее и пригласил сегодня, но она не явилась. Очевидно, она от нас прячется. Точно будто у нее есть предчувствие…
Разговор происходил в комнате, отведенной обоим графам, после весело проведенного вечера.
Оба они уже были раздеты и лежали в постелях.
— Шутки… Теперь давай спать… Завтра предстоит, ты знаешь, пикник с дамами… Мы, может быть, увидим и твою красавицу.
Граф Стоцкий потушил свечу.
Но ему не спалось, хотя он вскоре и притворился спящим.
«Черт возьми! — думал он. — Он привязался к ней! А это вовсе не входит в мои расчеты. Этот дурак хочет, кажется, вырваться из моих рук. Но нет, господин граф, шалишь! Знаем мы средство, как укрощать таких соколиков, как ты».
«Жениться на ней он должен, — продолжала работать его мысль, — но не любить ее… Нет! Подожди, птичка, мы поймаем тебя на другую приманку, и дочь управляющего сослужит нам прекрасную службу. Завтра, во время пикника, мы побываем у управляющего, а с этого игра и начнется».
С этою мыслью он заснул.
У подошвы горы, на которой стоял барский дом, шумел густой лес, тянувшийся с лишком за версту, а затем уже расстилалось село Отрадное.
У опушки леса, на берегу протекающей речки стоял хорошенький одноэтажный домик, окруженный тенистым садом.
Это был дом, в котором жил управляющий имением Иван Александрович Хлебников.
На другой день после описанного нами разговора между двумя друзьями, ранним утром из ворот этого
Это был человек лет пятидесяти.
Борода и усы уже заметно поседели, тогда как волосы на голове были еще густые и без малейшего признака приближающейся старости.
Телосложения он был крепкого, а в его загорелом лице сказывалась несокрушимая сила воли.
Его согбенный вид, по-видимому, был скорее следствием нравственного уныния, чем телесной слабости.
Он пошел по селу по тому направлению, где около церкви, в стороне от крестьянских изб, кстати сказать, по их внешнему виду, указывавших на довольство их обитателей, виднелся небольшой домик сельского священника, любимого и уважаемого не только крестьянами села Отрадного, но и крестьянами соседних сел, отца Иосифа.
Как раз в то время, когда Хлебников подходил к палисаднику священнического домика, из него вышел сам отец Иосиф, еще не старый человек, с открытым, строгим лицом, опушенным небольшою жидкою бородкой и усами, и какими-то светящимися неизмеримой добротой серыми глазами.
Одет он был в коричневую камлотовую рясу и широкополую черную соломенную шляпу.
Иван Александрович и отец Иосиф встретились, как встречаются люди, ожидавшие встречи, и действительно, ежедневно летом, ранним утром, кроме праздничных дней, когда была служба в церкви, они совершали утреннюю прогулку, проводя час-другой в задушевной беседе.
И теперь Хлебников, приняв благословение от батюшки, вернулся с ним назад, и они пошли по направлению к лесу.
Село было пусто.
Крестьяне все были на работе.
В лесу веяло прохладой и той необычайной тишиной природы, которую можно наблюдать только очень ранним летним утром и которую звуки леса и его пернатых обитателей не нарушают, а скорее усиливают.
Путники шли молча, как бы боясь произнесенным вслух словом нарушить эту тишину.
Пройдя лес, они вышли к подножию горы, на которой был расположен барский дом.
В нем, видимо, все еще спало глубоким сном.
— Ишь, как тихо в усадьбе, — так называли по старинному барский дом, — не шевельнется ни одна мышь…
— Когда кутят всю ночь напролет, нельзя наслаждаться утренними часами…
Отец Иосиф кивнул головой в знак согласия. Они постояли некоторое время на опушке и не спеша пошли назад.
— А теперь, батюшка, я попрошу вас зайти ко мне…
Священник взглянул на него вопросительно.
— Не болен ли кто у вас?..
— Нет, но…
— Вас что-то гнетет, милый друг, скажите. Вы знаете, что я не только духовник, но и друг ваш.
— Я это знаю, и именно потому, что я нуждаюсь в вашем утешении, в вашем ободрении, я и прошу вас зайти ко мне непременно.