Самозванец
Шрифт:
— А вы никого не подозреваете? — спросил граф Сигизмунд Владиславович.
— Кого я могу подозревать, все они с виду люди честные.
— Я посоветовал бы вам не вмешиваться в это дело самим. Лучше всего передать его хорошему человеку сыскной полиции. Через час вы будете знать, в чем дело… Мы сейчас это устроим, идем, Иван Корнильевич!
Молодой человек схватился за мысль хоть на некоторое время уйти из конторы, быстро взял шляпу и вышел вместе с графом Сигизмундом Владиславовичем.
Последний уже окончательно овладел умом и волею Ивана Корнильевича.
Как автомат сделал Алфимов официальное заявление и вернулся в контору уже с полицейским чиновником и агентом сыскного отделения.
Началось составление акта, во время которого агент разговаривал с графом Стоцким и молодым Алфимовым.
— Не знаю положительно, как это могло случиться?.. Кого винить? — разводил руками Корнилий Потапович.
— Конечно, кассира, — решил агент.
— Сиротинина… Нет, не может быть! — с убеждением воскликнул старик. — Он с такою тщательностью и аккуратностью исполнял все мои поручения… Он — честный человек и притом прекрасный сын!.. Он боготворит свою мать…
— Все это очень может быть, но это все-таки мало противоречит моему мнению, — возразил агент. — Ваш сын признает, что он сам несколько раз отдавал Сиротинину ключ от кассы. А что всего важнее, это то, что после первого же получения ключа он купил себе дачу в Лесном на имя своей матери… Откуда у него деньги?
— У него могли быть сбережения…
— А сколько он получает жалованья?
— Четыре тысячи…
— Какие же могут быть от этого жалованья сбережения при дороговизне столичной жизни?
— Он живет скромно, — продолжал защищать своего любимца Корнилий Потапович.
— Все они скромны с виду.
— Дело совершенно ясное, — вставил свое слово граф Стоцкий.
— Если это его дело, то он сам в нем признается… — в раздумье произнес старик Алфимов и позвонил.
— Позовите Дмитрия Павловича, — приказал он появившемуся служащему.
Через минуту в кабинете появился Сиротинин. Он был печален, но спокоен.
— Знаете ли вы, зачем я вас позвал сюда? — спросил Корнилий Потапович.
— Вероятно, по поводу недочета.
— Знаете вы, кто это сделал?
— Не имею ни малейшего подозрения…
— Ну, так я вам скажу, что это ваша работа! — вдруг воскликнул старик, которому, наклонившись, на ухо что-то шепнул граф Стоцкий.
— Я? — широко открыл глаза Дмитрий Павлович.
— Раскайтесь вы, я бы простил… А вы вот как…
— Умоляю вас, остановитесь! — перебил его Сиротинин, бледнея. — Это страшная, ужасная ошибка, и вы пожалеете…
Иван Корнильевич стоял смущенный, то краснея, то бледнея.
— Посмотри на этого несчастного! — крикнул ему отец. — И он еще отпирается… Какая наглость!
— Но скажите, ради Бога, на каком основании…
— А! Вам нужно основание! Извольте! Разве не давал вам Иван ключ от кассы? Говори, Иван, давал?
— Давал! — нетвердо ответил тот.
— О, моя мама!.. Бедная мама!.. — зарыдал Дмитрий Павлович и пошатнулся.
Агент ему подставил стул. Он тяжело опустился на него, уронил на руки голову, продолжая оглушать рыданьями кабинет.
У Ивана Корнильевича сердце кровью обливалось от жалости, но слова графа Стоцкого и мысль об Елизавете Петровне пересилили эту жалость.
— Отец, сжалься над ним… — мог только выговорить он.
— Довольно! — крикнул Корнилий Потапович, который не мог выносить слез.
— Вы меня обманули, но я заслуги помню, — судить вас не будут, но и служить вы у меня не останетесь. Подпишите обязательство в том, что вы обеспечиваете меня всем вашим имуществом и уходите.
При этих словах Дмитрий Павлович вскочил со стула.
— Что?.. — крикнул он надорванным голосом. — Не судить, как же не судить, а просто подписать свой позорный приговор?.. Нет, пусть судят…
— Вы рассчитываете разжалобить присяжных, как разжалобили почтенного хозяина? — заметил агент.
Сиротинин смерил его гордым взглядом.
— Я рассчитываю на свою невиновность… — заметил он.
— Как же прикажете? — спросил полицейский чиновник, уже оканчивавший составление акта.
— Если он не хочет милости, так пусть с ним поступят по закону.
Сиротинин, шатаясь, отправился было к двери.
— Постойте, постойте! — крикнул ему вдогонку агент. — Вы останетесь здесь и отправитесь с нами… Вы арестованы…
— О, мама, моя бедная мама! — прошептал он, снова возвращаясь к стулу и грузно опускаясь на него.
Акт был составлен и подписан.
— Вы позволите, — обратился Дмитрий Павлович к полицейскому чиновнику, — написать несколько строк моей матери и послать с посыльным?
— Только с тем, чтобы вы дали мне прочесть написанное.
— Извольте, тут нет секрета, — отвечал Сиротинин.
— Секрета не может быть для правосудия, — важно заметил чиновник.
Дмитрий Павлович взял лист бумаги и написал:
«Дорогая мама!
Я арестован по обвинению в растрате. Нужно ли говорить тебе, что я невинен.
Дав прочесть эти строки полицейскому чиновнику, он запечатал в конверт и попросил отправить с посыльным.
Просьба его была исполнена.
— Теперь едем, — заявил агент.
Оба чиновника и бывший кассир конторы удалились из кабинета.
— Какая закоснелость! — воскликнул с неподдельным негодованием граф Сигизмунд Владиславович. — Не правда ли, Иван Корнильевич?