Самозванка. Кромешник

Терри Лис

– И что это? – присвистнул Упырь при виде печатей, меряя колдуна подозрительным взглядом.

– Записи мои! Я ж сказал, Седьмой… колдун. А то – моя весточка Норту, будь он трижды проклят!

– Неужто мне с самого начала всучить собирался? – уточнил Фладэрик, не пытаясь скрыть изумления.

– Нет, дурень ты, я тебя, прелагатая, учуял и захватить обязался! Башку твою дурную в Семь Ветров привезти, желательно, вместе с прочими… частями. Но можно и без. Достал ты крепко Лилию, – Выжлец снова сморщился, снова закашлял. – Прознал Эрвар про твои подвиги… вестимо… – Кашель вспенил кровь в углах перекривлённого отчаянной жестокостью рта. – Всех вас, лазутчиков острозубых, велел изловить да на спытки отправить: кожу сдирать, калённым железом

печь да розгами драть. Чай, помнишь ты его забавы, – Валтар попытался презрительно плюнуть, но вязкая краснота лишь измарала гладко выскобленный подбородок, протянулась нитями по изуродованной шее. – Хватит… погань паскудная! Довольно я мучился… хватит! Помнишь, как мы рыбу ловили, Упырь? В деревне под Просекой, – неожиданно застонал он. Синие глаза зажглись сапфирами в ночи. – А как в Аллесцэ «Под Каблучком» отдыхали… – Вампир поморщился, стиснул зубы. – Фладэрик, со мной покончено! По дружбе же прошу… я ведь тебе, прелагатаю упырьему, сейчас такое отдал!.. От клятв отрёкся! Окажи ответную услугу, убей меня… Я не хочу стать волколаком!

Вампир кивнул.

Опустился на одно колено, боком повернул саблю, мазнул пером, самым кончиком, по разодранной нарушенным обетом шее, обозначив неприкосновенность трупа для мелкой нежити, прочёл причитающиеся слова. А потом секущим ударом добил обмершего, стиснувшего кулаки колдуна. Сапфировые глаза, смотревшие в упор, моргнули и вдруг погасли, голова покачнулась, медленно скатилась вниз, промеж пол щегольского кафтана, колени конвульсивно дёрнулись и опали.

– Да осияет покой твой Великая Жрица, – едва проронил Упырь, не разжимая челюстей и уже размышляя, как посподручнее сбыть тело. Возиться с сухожилиями не хотелось.

Выжлец, он же Валтар, или, на имтильский лад, как сам он порой себя называл, Ваа-Лтар, сын Вазнара из рода Варди – молодой, по меркам ремесла, колдун Сартана, происходил из Ставмена, материкового анклава солнечной державы Мореходов, но, поддавшись странной моде, избрал призвание иного толка.

Решил стать колдуном.

Учился в Миридике, наместничал в Ставмене, жил в престольных Семи Ветрах, не отказывая себе в удовольствии проехаться туда-сюда по озёрной равнине да по долине Окуня. Как выяснилось, докатался – или докатился – до ранга Седьмого колдуна. Людям не мешал, нежить шугал исправно. Сделался знаменит отчасти из-за приближённости к Норту, Алмазной Лилии Ллакхара, тирану Миридика. Едва Норт Адальхейн Эрвар, чтоб ему икалось, – распробовал власть, сразу зажал миридиканцев в стальной кулак, а значит, и островные города-деревеньки, столичный Шаа-Дан и родной Выжлецу Ставмен, вольные имтильские края.

Видать, не понравилось это Валтару.

А может…

Князь весть, с чего вдруг такая щедрость. Записи его ещё почитать и перепроверить надо. Сам Упырь чернилам не доверял, а коль уж случалась оказия, защитой соответственной обеспечивал.

Размышляя о причинах странного поступка, вампир аккуратно утопил окровавленное тело в ближайшей грязевой луже, понадеявшись, что та достаточно глубока, а колдуна утянет на самое дно. Туда же отправился и громоздкий меч чароплёта. Голову Фладэрик почтительно обернул остатками плаща. А вот кольца-кастеты да более-менее пригодные для нежити амулеты забрал – не пропадать же даром полезным побрякушкам.

Горностай недовольно попискивал за пазухой, так и не соизволив оттуда вылезти.

Спать вампиру расхотелось. Перед глазами всё ещё стояло бледное, изнутри высыхавшее лицо Седьмого колдуна и яркие, вмиг побелевшие глаза. Ваа-Лтар, сын Ваа-Знара из рода Варди, заслуживал чего-то большего, чем зловонный топляк среди наводнённых нечистью Мрачных Холмов.

Словив воронка, Фладэрик забрался в седло, оглядел подпечённые колдовским огнём тела, обломанный очерет, заляпанный чёрной кровью мох, изжаренные потроха, кружевами растянувшиеся по вытоптанной прогалине, и задал коню шпор. Жеребец, прежде безропотно изображавший продолжение пейзажа, всхрапнул и ощерился, наддал копытом дёрн,

заплясал, звеня трензелями, и со скока перешёл разом на резвую рысь, удивив покачнувшегося в седле верхового.

Вампир размышлял, как быстро хватятся колдуна, и кто ещё мог знать о его ночной эскападе; ждут ли его возвращения в покоях преданные слуги или парочка девиц.

Окровавленное, иссохшее лицо и расширившиеся чуть не вдвое зенки не шли из головы. Фладэрик сплюнул в проносящийся под копытами коня вереск. Не забыл он паводок в деревне под Просекой. И Аллесцэ не забыл. А толку что?

Некоторые вещи нужно просто делать.

Глава 4. Калейдоскоп

Голые Земли – полоса овеянных дурной славой холмов и пустошей – пролегали между равнинными лесами людского царства, владений Озара Косого, и Ветряным Кряжем, отсекавшим с южной стороны долину Олвадарани, королевство синеглазой Равнсварт. Суровые, негостеприимные края, изобильные лишайниками, колючим сухостоем, зарослями вереска, бездонными грязевыми лужами, смердящими ведьминым котлом, и расселинами в полторы сажени глубиной.

Редкие путешественники порой натыкались в Голых Землях на мрачные сооружения – кромлехи 14 и менгиры 15 периода Старых Войн, Тернеграда, а то и сотворения мира. А зимой, когда снег укрывал следы летних пиршеств изобильной и самовластной нежити, в Мрачных Холмах творились страсти похуже, чем в подгорных пыточных Семи Ветров. И волчьи войны оставались наиболее куртуазным мероприятием.

14

Древнее сооружение, обычно круг из воткнутых в землю камней.

15

Вертикально стоящая каменная глыба.

Проезжая вдоль правого рукава реки Олвадарани, для местных Багрянки или Рыжей, путники не раз замечали кровавые следы, ведущие в Голоземье, а то и находили причину появления оных под кустом.

Зимой жизнь в окрестных поселениях – Хуторье, Беглянке, Дратве, Выжиге, – затихала. Даже в Горкморе и Саженцах, городищах крупных, против лиха укреплённых, с регулярным гарнизоном и справными крепостными стенами, народ предпочитал за эти самые стены носу без надобности не высовывать, ворота почём зря не открывать, а сидеть по домам да тавернам, изничтожая запасы под завывания суеверного певуна, пока тот на гуслях да домрах наяривает, волчий вой за околицей перекрикивая.

Люд стервенел от наводнившего округу ужаса, так что с радостью отдавал последние гроши бродячему выжлецу, лишь бы тот предъявил парочку страхолюдных голов или припёр чучело оборотня, иногда – волчье, молью траченое да «героем» храбро из соседнего кабака умыкнутое. Горкморские доброхоты, как и бравое мужичьё из Саженцев, смотрели на подлог сквозь пальцы, неизвестно на что уповая.

По зиме северные оборотни редко выбирались дальше Волочан, предпочитая иные забавы. В отличие от упырей и вампиров. Фладэрик пожал плечами. Ну, пропадёт какой Микал Репка или баба Вторуша. Кабы по пьяни в яр упал, к мишке на паужин, или опята в кадушке ложными оказались, даром, что красные да крапчатые – никому б и дела не было.

И всё же мерещилось в Мрачных Холмах какое-то суровое, нелюдимое и непритязательное обаяние. Особенно на закате, когда солнце кровавым пятном садилось в слоистые туманы Хмури, а с топляков летели протяжные стоны, песни утопцев да болотников. Очерет на склонах полыхал, а там, дальше, в сухой осоке и скрипучем вереске мчались, свесив кровавые языки из жарких пастей, громадные северные волки, ночной кошмар Озаровых псарей. Или ковыляли, едва переставляя ободранные ноги, подвяленные в торфе мертвяки: люди их звали упырями, а вампиры – умертвиями.