Самозванка
Шрифт:
— Не знаю, брат, — смущенно ответил пан Ляшко. — Слышал, что некоторые страхуют в кофейне Ллойда свои грузы, но это обходится дорого.
— Не дороже денег, — непонятно возразил Данила и продолжил расспрос: — А банкирские дома принимают к закладу почтовые расписки? Шляхтич задумался на мгновенье и нерешительно произнес:
— Если товар застрахован, то почему бы и нет? Только, пока не выкупишь расписку, груз получить не сможешь. А ты что задумал?
— Кидать будем, — авторитетно вмешался в беседу Лисица, с наслаждением вгрызаясь в куриную ляжку. — Данила же ясно
— То есть так, проше пана? — приподнял бровь пан Ляшко.
— Посмотрим, — задумчиво пообещал Палий. — Может страховщиков, а может почту… или банк. Скорее всего, всех вместе. Ты мне вот еще что скажи: какой товар самый дорогой у купцов? Ответ последовал быстро и уверенно:
— Заморский! Пряности индийские и китайские. Дороже золота по весу ценятся.
— Значит, пряности, — протянул Данила и усмехнулся, негромко добавив себе под нос: — Надо же, сто лет будет эта схема работать, пока один умный человек не найдет в ней изъян. Лохи, одним словом… по другому не скажешь. Будем учить!
Откуда в нем была эта уверенность и эти знания, он не знал. Зато твердо помнил, что любой новый вид деятельности в финансах в первую очередь подвергается проверке со стороны мошенников. И еще он откуда-то знал, что задуманную им операцию придумал один известный московский аферист в середине девятнадцатого века, и только через два десятилетия полицейские смогли разгадать ее суть. Оторвавшись от раздумий, Данила с улыбкой наблюдал за яростным торгом пана Ляшко с корчмарем. Серебряный рубль молча лежал на столе, ожидая своей разменной участи.
— Два злотых и пятнадцать грошей за стол и ночлег. Так?
— То так, — важно кивал в ответ трактирщик.
— Один талер — это три злотых, что есть девяносто грошей или сорок пять копеек серебром. Так?
— Истинно, пан.
— Значит, ты нам должен … — шляхтич на секунду задумался, молча шевеля губами в сложном подсчете, и наконец выдал окончательную цифру: — Шестьдесят две копейки и два шеляга.
— Один, — поправил его недовольный корчмарь и напомнил: — Один грош это три шеляга.
— Нехай будет один, — снисходительно согласился пан Ляшко и победоносно взглянул на товарищей. Данила весело рассмеялся и поднялся из-за стола:
— Давайте почивать, други. С утра опять в дорогу.
Сладко выспавшись на мягких пуховых перинах, плотно позавтракав перед отъездом, друзья неспешно двинулись в дальнейший путь под теплыми лучами яркого весеннего солнца. Добравшись без происшествий до родного куреня, казаки были радостно встречены своими товарищами, устроившими им веселое застолье за столом летней кухни. Пан Ляшко в лицах расписывал приключения, выпавшие на их долю, особое внимание уделив операции с оливковым маслом. Авторитет Данилы в глазах запорожцев после этого поднялся еще выше. Метелица, вытирая выступившие от смеха слезы, поделился с друзьями новостью:
— Данила, тебя десяток хочет атаманом кричать. Мирон против, но почти вся куренная старшина поддержит. Так что готовься принимать бунчук.
— Да куда мне, батько? — смущенно ответил запорожец. — Молод я еще.
— Зато удал! — возразил старый казак. — И бою, и на кулаках, и…
Тут он замялся, подыскивая нужное выражение и, не найдя, резко взмахнул рукой.
— Характерник, одним словом. Они, брат, всегда у казаков в почете. Один Иван Серко, царствие ему небесное, сколь душ вольных от погибели спас своим умением. И раз тебе судьбина выпала такая, то будешь в ответе за своих товарищей. Так, братцы? — произнеся напыщенную речь, бывалый казак внимательно осмотрел примолкших запорожцев.
— Любо! — дружный рев десятка спугнул стаю ворон с деревьев.
Данила поднялся с лавки, вглядываясь в серьезные лица. Казаки — знакомые и незнакомые, пришедшие на место погибших товарищей — ободрительно кивали ему в ответ.
— Поклон низкий вам, други, за честь великую. Но… — взяв небольшую паузу, он решительно продолжил: — Стребую я с вас по полной мере. Потом не обижайтесь.
За столом раздался дружный смех. Метелица одобрительно крякнул при последних словах и негромко сказал, наклонившись к молодому запорожцу:
— Завтра поутру скачи в Батурин — тебя кошевой к себе требовал.
— Зачем, батько? — недоуменно спросил Данила.
— То не ведаю. Мне не докладывают.
Приняв положенную порцию поздравлений, уже избранный, но еще официально не утвержденный в должности десятник, покинул продолжающееся пиршество, чтобы подготовиться к завтрашней поездке. Из старого сундука на свет было извлечено нарядное платье, а недельная щетина безжалостно уничтожена острым черкесским клинком. Засветло покинув родной курень, уже в полдень Данила переступил порог войсковой канцелярии. Потомившись в приемной около часа, он получил приглашение и вошел в кабинет кошевого атамана Запорожской Сечи.
— Поклон тебе, батько атаман! — стандартно приветствовал он полноватого мужчину с седым оселедцем и длинными усами, вальяжного восседавшего в мягком резном кресле. Синий атласный полукафтан с золотыми позументами ладно сидел на крепкой фигуре Петра Калнышевского, выглядевшего много моложе своих семидесяти лет.
— Проходи казак, присаживайся, — кивнул атаман, не отрываясь от бумаг.
Рядом с ним сидел высокий, сухощавый запорожец средних лет с орлиным носом и жесткими, цепкими глазами — войсковой писарь Трофим Забегайло. Неуверенно потоптавшись на месте, Данила осторожно присел на краешек венского стула, с любопытством оглядывая богатое убранство помещения. Не обращая на него никакого внимания, писарь положил на стол перед атаманом очередной лист бумаги и доложил:
— Из Самарской паланки пришли подводы с солониной, вся порчена.
— Сколько всего? — уточнил Калнышевский.
Трофим пододвинул к себе чистую бумагу, обмакнул перо в бронзовую чернильницу и принялся считать вслух:
— Одиннадцать подвод, да в каждой двадцать четыре бочки, да по пятьдесят фунтов…
— Тринадцать тысяч двести фунтов, — машинально ответил Данила.
Атаман удивленно хмыкнул, а писарь, закончив подсчет, настороженно спросил:
— Откуда ведаешь верный счет? За Данилу ответил кто-то другой — монотонно и заучено: