Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь
Шрифт:
Кустарь-одиночка без мотора. Мог бы достичь и большего.
Все это доктор Шура рассказывал Вике, когда они с Толей спешили на вокзал проводить Аркадия Максимовича, уезжавшего в Ленинград. А как вы помните, Толя любил таких людей, как Сапожников, и это ему зачтется.
– Вика… - окликнул Толя институтскую свою приятельницу.
– Какими судьбами?
– Толик!
– Вика, почему, когда ветра нет, ты в штанах, а когда ветер, ты в короткой юбке?
– Прекрати…
Вика поймала свою юбку, и Толя познакомил ее с
Ну то-се, и доктор Шура с негодованием рассказал о дихотомии и о сапожниковском к ней небрежении.
– Представляете себе?
Но Вика сказала:
– А почему только два способа искать иголку в стогу? Либо по соломинке перебирать, либо ваша дихотомия? Да и как еще узнаешь, что вместе с ненужным и нужное не выкинешь?
– Третьего не дано, - сказал доктор Шура.
– Ну да, не дано!..
– не согласилась Вика.
– Если иголка важная, можно стог поджечь. Если нельзя поджечь - можно промыть. Если нельзя промыть - можно просеять через магнит. Я вам еще сто штук придумаю.
– Ты знаешь, - сказал Толя.
– По-моему, ты Сапожникову годишься.
– Главное, чтобы он так думал, - сказала Вика.
Доктор Шура поскучнел.
– Ну, вы идете?
– Да уж опоздали, пожалуй, - сказал Толя.
И доктор Шура пошел на вокзал один.
– Я ничего не успел для нее сделать, - сказал Аркадий Максимович, когда стоял уже на площадке, а молодая проводница плиту - ступеньку опускала.
– А ничего и не надо, - успокаивал его Сапожников.
– Сначала Атлантиду буду кормить я. Она ко мне привыкла. А когда уеду - у моих друзей поживет, у Дунаевых.
К Нюре всякая живность липнет.
– Как бы она меня не разлюбила за это время.
– Что она, человек, что ли?
– сказал Сапожников.
– Чересчур многого вы от нее хотите.
– Чересчур умные все стали, - сказала проводница.
Поезд тронулся. Проплыли белые вывески на вагонах - откуда идет поезд и куда.
Ушел поезд, и открылась другая сторона перрона, на которой стоял запыхавшийся доктор Шура, только что вбежавший, и смотрел на Сапожникова.
– Эй, как тебя… Ботинков!
– крикнул доктор Шура.
– Почем нонче идеи?
– Полтора рубля ведро, - ответил Сапожников.
– Слушай, отличник учебы… говорят, в Москву еще лучший профессор приехал, чем твой… Учебников набирают для полной шлифовки… Хочешь, устрою поноску носить?
Доктор Шура оскорбительно показал ему язык и хотел уйти.
– Стой! Пивом угощу!
– воскликнул Сапожников.
И доктор Шура остался.
Из этого в дальнейшем вышло много последствий.
А потом Сапожников поехал в рижскую сторонку и волновался. Там он будет занят работой.
– Рыбы там поедим, - сказал Генка Фролов.
– А зачем?
– спросил Сапожников.
– Ты рыбу любишь?
– Неважно, - сказал Генка.
– В каждом месте надо есть то, что оно производит.
– В общем-то правильно.
–
– Какое?
– Кековское… Там есть такое место Кеково. Совхоз или колхоз - они пиво производят, даже ларьки в городе есть.
– А чем оно замечательно?
– спросил Вартанов.
– Говорят - с четвертого стакана ломаются. Чудо, а не пиво.
– Откуда ты все знаешь, Гена?
– спросил Сапожников.
– Живу, - ответил Фролов.
"…Полак, сын Скилура, напал на Херсонес, и жители его просили помощи у царя Митридата Евпатора.
В то время Митридат владел уже Югом и Востоком Понта Евксинского, а теперь он пожелал захватить наши берега.
Митридат послал Диофанта с флотом, и тот разбил скифов Полака и тавров и вернулся в Понт.
Но через год скифы снова напали на жителей Херсонеса, и Митридат снова послал Диофанта, и тот разбил скифов в Каркентиде в жестокой битве мечей и занял Скифию, города и столицу их Неаполь. Но Херсонес перестал быть свободным и подпал под силу Митридата и державу его.
И Пантикапей, город наш прекрасный, ждал, что будет, потому что с Востока шли сарматы. И некоторые племена, подвластные нам, отпали от нашего царства, и царь наш Перисад посылал дары сарматскому царю.
И жители города роптали и вспоминали о вольности своей. В Феодосии и Пантикапее среди скифских и меотийских рабов было волнение".
– Я хочу с тобой поговорить, - сказал Вартанов.
Это был последний день перед отъездом, и Вартанов сказал:
– Я хочу с тобой поговорить.
Они расположились на моложавой траве у каких-то давних руин. Дышали, смотрели втроем в розовое небо, в котором летали райские птички.
Вартанов сказал:
– Зачем тебе все это нужно?
– Ты про что?
– Ну ты знаешь, про что… Зачем ты живешь так, как ты живешь?
– А как надо?
– спросил Сапожников.
– Надо заниматься своим делом, - сказал Вартанов.
– Зачем ты лезешь в те области, где ты не специалист?
– Может быть, именно поэтому, - ответил Сапожников.
– Я ничего не пробиваю из своих выдумок, я высказываю соображения. Налетай, бери. А зачем ты лез в здешние дела и махал руками? Вот и я поэтому.
– Но я же махал руками, потому что было все очевидно!
– А может быть, и мне очевидно?
– Не может этого быть, - сказал Вартанов.
– Ведь я тебя знаю вот уже сколько лет.
Ты теперь и в историю лезешь.
– Да, - сказал Сапожников.
– Я влез в историю. Потому что без истории уже нельзя.
– Но у тебя нет достаточных знаний. Знаний. А все знать нельзя.
– Одному знать нельзя, - возразил Сапожников.
– А всем вместе можно.
– Но так оно и происходит на деле. Знают все больше и больше… а разве все счастливы, - сказал Вартанов и перебил сам себя: - Это поразительно и смешно.