Самый кайф (сборник)
Шрифт:
– Не знаю. – Митя серьезен, как сто двадцать третье китайское предупреждение. – Про еду особенно настаивали.
– Если настаивали, то и не будем. А кого, кстати, не кормить-то? – догадываюсь я поинтересоваться.
– А ты не в курсе?
– А как я могу быть в курсе, если меня всегда держат в неведении!
– Да ты что! – Митя не верит. – Ты афиши в городе видел?
– Афиш навалом. Юморист какой-нибудь? Альтов типа Задорнов? Мне и без них смешно.
– Подожди! Эрик Клэптон прибыл на концерт! А завтра утром он приедет в «Дом на Горе»!
Я подумал, что Митя врет, но тут же поверил.
Натягиваю кожаную куртку и в девять утра выхожу на перекресток, где меня ждет легковушка. Возле нее Макс – крупный мрачноватый мужчина с круглым лицом, перечеркнутым прокуренными усами.
– Привет, – говорю, а он:
– Привет, – говорит. – Поехали.
Втискиваюсь на переднее сиденье. На заднем – писатель Андрей Битов.
– Доброе утро.
– Доброе утро. – У писателя озадаченное лицо с пепельной щетиной. Эрик Клэптон не его песня, но и Битов участвует в алкоголизме как человек хоть и старый почти, но чувствующий нерв времени.
Мы катим по солнечному проспекту и выезжаем из города. Здесь окрестности еще помнят про зиму – даже на расстоянии видно, как холодна земля. Грязь поверхностна, словно изучение английского языка на скоротечных курсах или танцевальная любовь на вечеринке. Кое-где в канавах бело-черный недотаявший лед. За Красным Селом начинается бардак русских колдобин. Без них было бы скучно.
– А ты… как его?.. Эрика Клэптона знаешь? – спрашивает Битов, и по его интонации становится понятно, что для писателя имя великого гитариста пустой звук.
– Как облупленного! – отвечаю Битову частичную неправду.
Я знаю миф, в котором больше моей жизни и моего поколения, чем англичанина. А мифам не всегда полезно становиться реальностью. Когда с опозданием в двадцать пять лет в Россию поехали играть разные рок-стары, то я решил не ходить их смотреть. У меня в голове свои «Роллинг стоунз» и «Дип перпл». В натуральную величину они могут только нарушить юность, засевшую в памяти…
Тем временем мы выкатились на холм, обрывающийся долгим пустым косогором. Незасеянные, а значит, и не беременные поля у холма весело зеленеют под открытым небом. На краю косогора за аккуратным забором находится пригожее кирпичное здание «Дома Надежды на Горе» – таково полное название реабилитационного центра. Здесь помещаются где-то тридцать пациентов, с которых денег за курс не берут и брать не собираются, рассчитывая на меценатов. Наши же водочно-пивные олигархи больным или сироткам фиг дадут, поэтому на Горе рассчитывают больше на просветленных иностранцев. Мифический Эрик Клэптон теперь. Хотя денег велели не просить…
Мы заходим в калитку. Тут еще пара машин подкатывает. Большой Митя Шагин с бородой. Целуемся и фотографируемся. Тут же, скатанная из бревен, часовенка. Садимся возле стены, мурлычем на солнцепеке, а Эрика Клэптона все нет.
– Да, – говорю Мите, – опять обманули больного человека…
– Страдающего неизлечимым, прогрессирующим и смертельным недугом, – подхватывает Митя.
Народ ходит туда-сюда. Очумевшие пациенты и с дюжину тех, кто достиг уже душевного покоя, как альпинист Джомолунгмы.
– Мы, понимаешь, – продолжает Митя, – и березку заготовили. Будем ее сажать со стариком Эриком.
– Замечательно! Заложим аллею трезвых героев! А я дома порылся и нашел виниловую пластинку Клэптона «461 Оушен-бульвар». Это там, где песня «Я застрелил шерифа». Двадцать лет назад ее во всех питерских кабаках играли. Буду автограф брать. Первый раз в жизни, кстати.
– Ничего. У Эрика не стыдно.
Мы так говорим, греемся, время идет, а англичанина все не видно. Как-то и забывается он в деревенском русском утре, даже противоестественным кажется его имя в этой обстановке – вон баба тащится с коромыслом, и слово «хуй» начертано на обломке бетонной трубы. За отсутствием других приезжих знаменитостей народ все более льнет к писателю Битову.
И тут на горе появляется «мерседес» дорогой марки и останавливается возле ворот. Из машины вылезают трое мужчин – немолодой и большой, молодой и тонкий, немолодой и средний. Они входят в калитку, и им навстречу устремляется директор Дома – кряжистый полувековой лысоватый мужчина с капитанской бородкой.
Мы с Митей продолжаем сидеть, понимая, что визитначинается, думая, однако, что появилась первая, в определенном смысле разведочная машина, а сама «звезда» на подъезде, сейчас выкатит в прожекторах и в шляпе с перьями…
– Пойдем-ка, – говорит Митя, и мы покидаем солнцепек возле часовенки. – Пора начинать руководить процессом.
– Главное, когда появится, Клэптона не кормить, – напоминаю я.
– И денег не просить, – соглашается Митя.
Алкоголики робеют, но подтягиваются тоже. Мы с Митей жмем руки прибывшим, а директор произносит краткую информационную речь, обращаясь в основном к немолодому и среднему. Тот одет в светлые спортивные брюки и куртку с капюшоном. Именно ему рассказывает правду экс-капитан, а англичанин на каждую фразу отвечает:
– Фантастик!
«Так когда же сам Клэптон…» – начинается мысль, и я вдруг понимаю, что именно он передо мной и стоит. При рассмотрении вблизи мифические герои меняют облик. Великий гитарист оказался другим, но все равно кайфовым, пускай и с вялым подбородком и мелкими чертами лица. Всяко уж краше, чем Шварценеггер или Черномырдин.
– Дорогой господин Эрик, – закончил информационное сообщение директор, – давайте пройдем и осмотрим дом!
Вмести с гостем и алкоголиками мы входим в здание. Директор останавливается возле «наглядной агитации», древа жизни, на каждом из золотых листочков которого начертана фамилия дарителя. Директор говорит как экскурсовод: