Самый кайф (сборник)
Шрифт:
– На одном из листков написано – Юрий Шевчук. Это русский рок-музыкант. Каждый год он играет концерт в нашу пользу.
Похоже, директор решил брать быка за рога, и мы с Митей шепчем директору в ухо:
– Денег не просить, – а Эрик восклицает:
– Фантастик!
А напряженность первых минут тем временем тает. Клэптон разглядывает происходящее вокруг с интересом. Он не жена губернатора, которой нужно поднимать рейтинг мужа перед выборами и посещать сироток. Он приперся сюда в день концерта по собственной воле, зная, что ищет. А искал он алкоголиков, которые стараются. Он и сам старался и теперь трезв как вымытое стеклышко. Классный парень, одним
– Фантастик!
– Я знаю, Эрик, что ты тоже помогаешь подобному центру, – начинает директор.
– Йес! – вскрикивает Клэптон. – Симиляр! Такой же! – Гитарист выглядывает в окошко и добавляет: – На Антибах. Это Карибское море.
– …И ты даже продал пять своих старых гитар на аукционе в пользу центра!
– Денег не просить, – шепчем мы с Митей снова, а Эрик вскрикивает:
– Фантастик!
Стало понятно, что дружба состоялась, и директор, несколько расслабившись, предложил:
– Так, может быть, выйдем на улицу и посадим березку?
– Березку? – переспросил Эрик и по-приятельски улыбнулся: – Йес, офкос!
Мы спустились на первый этаж и вышли на улицу. Как хороша русская природа, когда нет грязи и привычного говнища! Так бы и жить в чистоте и с солнцем над головой!.. За часовенкой неподалеку от забора алкоголики выкопали заранее ямку. Приготовили лопату и хворостину с корнями – ей и предстояло сыграть роль березки. Никто из больных и здоровых не посмел приблизиться. Только Эрик, Митя и я. И это случилось – Эрик воткнул хворостину в ямку, я схватил лопату, почувствовал теплую плоскость черенка и пошуровал лопатой, а Митя полил конструкцию из лейки.
– Вот она – аллея трезвых героев! – сказал я.
– Ну, так! – сказал Митя, а Эрик закивал, соглашаясь:
– Йес! Йес! Фантастик!
Затем набежали пациенты и стали фотографироваться.
В моем повествовании нет юмора, а только толика здорового умиления…
Пока алкоголики собирались в зальчике, дорогому гостю было предложено испить чайку. В комнате на первом этаже в духе русского народного хлебосольства стол ломился от бутербродов с колбасой и сыром, а в мисочках лежали печенье и конфеты. Но кипяток запаздывал. «Не кормить!» – переглянулись мы с Шагиным, но было поздно. Оказавшись за столом по левую руку от гостя и воспользовавшись паузой, я вспомнил фразу из учебника русского языка и спросил:
– Хэв ю бин ин Раша бефо?
– Йес! – живо откликнулся Эрик. – Ниа зе Мурманск!
Как я понял, гитарист увлекается подледной рыбалкой и прилетал в Заполярную Русь с этой целью. Вокруг носились на вертолетах нашенские богатеи и пили водку ведрами.
– Я синк итс воз грейт.
– Йес! Йес! Фантастик!
Клэптон косился на бутерброды, но, сдержавшись, от трапезы отказался. Но не отказался дать автографы и принять подарки. Митя подарил книжку про свое пьянство, а я – кассету с песнями о трезвости. Клэптон расписался на обложке винилового диска, и теперь мне есть что разглядывать долгими зимними вечерами…
Но Эрик приехал в Переккюля не чай пить. Он поднялся на второй этаж, выступил перед больными и ответил на вопросы. Это был интимный разговор, и даже сейчас я не стану его вспоминать. Главное, это случилось, запечатлевшись в пространстве – времени.
Затем Эрик, расстрогавшись, пригласил новых друзей на концерт, и его спутники составили список, в котором я занял почетное третье место. Напоследок было объявлено массовое братание, и снова фотографировались на солнышке. Затем договорились дружить алкогольными домами и помахали гитаристу, умчавшему на «мерсе» играть концерт в Питере и продолжать мифическую жизнь из клипа. Такова краткая история вопроса.
Чуть позже я отправился в Пулково встречать жену, прилетавшую из Парижа. Она была как всегда хороша и приветлива первые сорок минут. По дороге домой я рассказал о встрече в Переккюле и о третьем месте в списке друзей.
– Так что ж ты, милый! Гоним в гости к Клэптону! – воскликнула жена.
– Ах, оставь, дорогая! Идеально то, что вспыхнуло, как мотылек в пламени свечи, и не имеет продолжения! – ответил я.
– Ну ты, блядь, и философ! – сделала вывод парижская жена.
Битлы на перекрестках
Когда-то, еще при Черненко, Вова Сорокин был миловидным бойфрендом разных прохожих девушек, радовался бытию с помощью сухих вин и вносил позитив в депрессивную атмосферу кафе «Сайгон» на углу Невского с Владимирским. Затем его понесло, и Вова изобрел гениальный способ добычи этих самых вин, а также водок и селедок. Он даже меня подбивал, но, воспитанный на благородных идеалах де Кубертена, я, вздрогнув от ужаса, отказался. Итак! Всякую субботу бойфренд Сорокин, надев хорошую рубашку и нагуталинив штиблеты, поднимался с букетиком гвоздик на один из этажей ресторана «Москва». Богемный «Сайгон», собственно говоря, являлся всего лишь филиалом ресторана. В «Москве» всегда по субботам веселились свадьбы, и бойфренд веселился вместе со всеми. На всякой вечеринке подобного только одна половина знает другую, да и то еле-еле. И через некоторое время Вова уже стал руководить свадьбами, оттесняя нанятого тамаду. Дело тотального веселья пошло в гору. Вот если б только не глухонемые. Как-то, не разобравшись, Сорокин внедрился на свадьбу глухих с немым и был разоблачен и, так говорили злые языки, побит.
Я частенько бражничал с Сорокиным, отличавшимся эрудицией и бойкой речью. Одно время я жил в лесной избушке за Териоками, и если задерживался в городе и опаздывал на последнюю электричку, то приходилось проситься на ночевку к друзьям-собутыльникам. В тот вечер другом оказался Сорокин. Он долго терзал меня, таская по осенним сырым улицам. Ему все не ехалось домой, где его ждали тихая жена и дидятко. Вова все звонил каким-то девушкам. Его отбривали, он звонил другим и снова получал отказ. Устав от вина и болтаний, я взял инициативу в свои руки.
– Значится так, – обратился я к товарищу с настойчивым предложением. – Знаю одну молодую женщину, которая никак не откажет. Только по определенным обстоятельствам я не могу звонить сам. Наберу номер, и ты скажешь, что со мной.
– А как зовут человечину? – обрадовался Сорокин.
– Ее зовут Таня.
Мы стояли в телефонной будке. Я набрал номер и протянул товарищу трубку. На том конце ответили. Сорокин с новым энтузиазмом стал кадрить женский голос и напрашиваться в гости.
– Таня! – кричал он. – Вам когда-нибудь выпадал случай счастья побывать в объятиях человека…