Самый скандальный развод
Шрифт:
– Поленька, постойте! Как-то нехорошо в прошлый раз получилось. Вы забрали ключи, лишили нас бизнеса. Это не дело. Мы с Колей должны вывезти все биотопливо с вашего огорода. Я затратила большую сумму денег на оборудование, мне нужно оправдать материальные потери.
– Даже не думайте об этом! – вдруг раздался голос Власа у меня за спиной. – Ваше так называемое биотопливо уже вывезли, а участок выровняли. И между прочим, чтобы исправить то, что вы натворили в огороде, было тоже немало заплачено. Если не хотите возместить мои затраты, оставьте свою бредовую
После этой эффектной речи Власа мы повернулись и ушли прочь, оставив Николая Ивановича с вдовицей в полном смятении.
Мама была на седьмом небе от счастья и за обедом все благодарила зятя за его вмешательство, подкладывая аппетитные кусочки свинины.
– Спасибо, Полина Петровна. Я так объелся! К тому же мне пора ехать.
– Уже? – разочарованно прощебетала теща.
– К сожалению, да. Во-первых, автосалон вот уж больше недели обходится без моей твердой руки, но не это главное.
– А что главное? – поинтересовалась я.
– Завтра утром у Ильи Андреевича собираются все мои коллеги, чтобы обсудить наше положение в свете последних событий на международном автомобильном рынке. Ты ведь понимаешь, насколько это для меня важно!
Да, я понимала, насколько важна для Власа встреча с самим (!) Ильей Андреевичем, которого он превозносил и ценил и ради которого пожертвовал половиной медовой недели, проведя это время в мучительных поисках потерянной машины.
– Раз у самого Ильи Андреевича все собираются, тогда немедленно поезжай и передавай ему от меня огромный привет! – сказала я и тут же вспомнила, как Николай Иванович относится к «приветам»:
«Сдался мне этот привет! Его в карман не положишь», – обычно говаривал он.
– До свидания, Власик. Я тебе очень благодарна, – трогательно сказала мама. – Жду тебя через неделю. Ох! Что ж я стою-то, – опомнилась она. – Вы тут прощайтесь, не буду вам мешать. Если что, я в бане.
– Машенька, – вдохновенно заговорил Влас, – я приеду, как только смогу! Может, и раньше, чем через неделю. Что-то с неспокойным сердцем я оставляю тебя. Это какая-то дикая деревня! Люди тут все, мягко говоря, странные, а мобильные телефоны тут не работают...
«Нужно раньше было думать! – злорадно пронеслось у меня в голове. – Катались бы на гондолах со стальными зубчатыми носами, вместо того чтобы сидеть в этой дыре!»
– Да брось ты! Люди как люди – везде такие. Да и деревня самая что ни на есть обычная. Все будет нормально.
– Маш, я так тебя люблю! – окончательно разнюнился Влас. – Хочешь, я никуда не поеду?
– Ты что, с ума сошел! – пробасила я, откусывая сочное яблоко.
– Так люблю! Не знаю, как я без тебя буду в Москве. Наверное, опять придется ночевать на работе!
– Не говори глупостей!
– Дома мне все напоминает о тебе, – говорил он, выйдя на улицу.
Наконец, страстно поцеловав меня, Влас сел в машину и укатил в Москву, оставив меня в дикой деревне со странными людьми.
– Ну, как ночь прошла? – подлетела ко мне мамаша.
– Спали без задних ног.
– Не
– Не знаю.
– Явились, не запылились! – вдруг послышалось с соседнего огорода.
– И не говори, Валюш!
Это была соседка Валентина Лисоглядская с мужем Леноком.
Между Валентиной Лисоглядской (в фамилии которой родительница моя, по своей страсти менять буквы в именах недоброжелателей, заменила литеру «г» на «б», в результате чего фамилия соседки кардинально изменила прежнюю смысловую нагрузку и вместо лисы, которая куда-то глядела, получилась лиса-потаскуха) и мамой с Николай Ивановичем давно шла вражда за территорию – узкую полоску земли между домами. Это была настоящая девятилетняя война со всей надлежащей тактикой и стратегией: забор передвигала в свою пользу то одна сторона, то другая.
– Ждали их тут, как же! – не унималась соседка, но мама никак не реагировала на ее слова, пренебрегая незначительными силами противника.
– Да, Валюш! – ответил Ленок, не вынимая папиросу изо рта – он в этот момент швырнул так и не расколотое полено и схватил лейку.
– Переворотили все! Аж к дому не подойти!
– Правда, правда, Валенька! – он бросил лейку и схватил пилу.
Мама уже раскрыла было рот, чтобы дать отпор врагам, как в эту минуту ее окликнули:
– Здравствуй, Полин! Чо, все воюете? Хе, хе! – У калитки стояла толстая баба Шура (коренная жительница Буреломов) в белом платке и беззвучно смеялась, колыхаясь всем телом, выставив вперед единственный зуб, однако на лице не было и тени улыбки. – Приходивши она ко мне сегодни, два часа просидевши, а все выпросила буханку хлеба. По деревне цельный день бегает и клянчит, говорит, денег нет.
– Попрошайка несчастная!
– Твой дурной-то, Теодолит, совсем отседова? Аль ешчо вернется? – спросила бабка, усаживаясь на длинную лавку возле крыльца.
– Кто его пустит?! – угрожающе проговорила мама.
– И правильно! И правильно! А Маня чо, отдохнуть приехавши?
– Дом сторожить она приехала!
– Ну да, ну да, – понимающе проговорила та. – Полин, ты мне баклажаны обещала.
– Ой, баб Шур, зайди завтра. Я так сразу семена не найду!
– Обязательно, обязательно, – очень серьезно сказала старуха. Она вообще слово «обязательно» выговаривала выразительно, выделяя каждый слог, как он пишется. – Слышь, Катьку-то, внучку мою, вчерась в больницу свезли.
– А что с ней? Такая хорошая девочка! Три годика, а все понимает и спокойная такая!
– Хорошая. Ножки ровные, как стопки!
– Правда, складненькая, просто чудо! – умилилась мама. – Да что случилось-то?
– Воспаление легких, – сказала старуха и, подумав, добавила: – Помрет, наверно.
– Да что ты такое говоришь-то, баб Шур! Кто ж сейчас от воспаления легких умирает?
– Не-е, – протянула она и уверенно повторила: – Не иначе как сегодня в ночь и помрет.
– Да что ты говоришь-то такое! – возмутилась мама, а бабка встала со скамьи и, махнув рукой, побрела в сторону леса, домой.