Самый завидный подонок
Шрифт:
Моя одежда для суда, когда мне было шестнадцать, была похожа на хребты Гранд-Каньона, выгравированные яростными ударами, бесконечными брызгами ненависти и насмешек. Прошло семь лет, нападки давно ушли, но одежда осталась.
Комната со злыми людьми. Как я вновь оказалась в таком положении?
У Генри снова появляется этот опасный блеск в глазах.
— Объясните, почему вы так сильно хотели получить опеку над собакой?
— Я хотела оформить опекунство, потому что я дала слово Бернадетт, плюс Смакерсу нужен хороший дом, —
Генри достает свой телефон.
— Я звоню в полицию.
— Что? Что я сделала?
— Вы обманули уязвимого человека, — говорит он. — Вы притворялись, что можете читать мысли собаки, — он снова обращает свое внимание на телефон. — Гарри Ван Хорна, пожалуйста.
Это единственное, что он говорит в телефон. Потому что у таких людей есть друзья в отделе полиции.
Прямо как у Дэнниса Вудраффа и его семьи в Дирвиле. Локки могут даже знать Вудраффов или, по крайней мере, путешествовать в тех же кругах.
Лихорадочно прокручиваю завещание в своем уме. Бесконечный список компаний. Пятьдесят один процент. Что говорит о том, что Смакерс владеет или контролирует их все. Или мы оба.
Потому что я контролирую Смакерса.
Генри убирает свой телефон.
Я глубоко вздыхаю.
— Слушайте, ребята. Я здесь не для того, чтобы обобрать кого-нибудь до нитки. Честно! Я пришла сюда, потому что заветным желанием Бернадетты было сохранение образа жизни Смакерса, после ее смерти…
— Это все, чего ты хочешь? Ты готова подписать бумаги на этот счет? — рявкает Бретт.
— Возможно лишь назначение нового опекуна для Смакерса.
— Полиция уже едет, — говорит Генри.
Полиция. Смакерс начинает суетиться в моих руках. Я расслабляю свою смертельную хватку.
— Как насчет того, чтобы назначить тогда нового опекуна для Смакерса? — Бретт осматривает меня снизу-вверх. — Или же вы будете прекрасны в оранжевом. Малькольм, что скажете о регенте Смакерса, читающего его мысли из тюремной камеры?
Все говорят мне или про меня.
— Заставьте ее подписать что-нибудь… аффидевит… проверку на криминальное прошлое… — среди этой толпы молчит только Генри, смотрящий взглядом того малыша с фотографии, который о многом говорит.
Я цепляюсь за Смакерса, чувствуя, что против нас восстал весь мир. Даже Смакерс расстроен, хотя, подозреваю, это, скорее, от окружения незнакомых людей, они явно не рискнули бы погладить его.
— Давайте все выдохнем, — главный адвокат, мистер Малькольм, встает рядом со мной. — Все это приближается к принуждению. Контракт, созданный по принуждению, недействителен.
Все смотрят на Генри.
— Я офицер суда, Генри, — добавляет Малькольм.
— Да, ты офицер суда, который стоял рядом, когда мама находилась под влиянием мошенницы, — говорит Генри. — В этом-то и проблема, Малькольм.
— Она находилась
Малькольм и Генри продолжают обсуждать концепцию здравого ума.
Должна признать, в словах Генри есть смысл. Игрушечная собака, шерсть которой так часто укладывается, чтобы напоминать большой зефир, кажется очень плохим выбором для управления международной корпорацией.
Адвокат Малькольм поворачивается ко мне:
— За десятилетие до своей смерти Бернадетт передала Калебу Роуленду, одному из сотрудников компании, пятьдесят один процент акций своего покойного мужа, включающие его собственные двадцать процентов, а своего сына Генри назначила на должность генерального директора. Калеб и Генри были отличными распорядителями LockeWorldwide во всем мире. Под их руководством фирма значительно расширилась и создала огромное количество накоплений. Предполагаю, Смакерс позволит Калебу сохранить его акции, пока Генри продолжит работать в качестве генерального директора. Ты остаешься, Калеб?
Все смотрят на пожилого человека с густой шевелюрой блестящих седых волос. Думаю, это Калеб. Он скрещивает руки и фыркает.
Я чешу шейку Смакерса, пытаясь вспомнить, когда он последний раз писал.
Дыши. Думай.
Еще одна вещь, которую я узнала, в то время, пока была изгоем, это продумывание ответов, прежде чем принимать важные решения. Потому что один из способов застать вас врасплох — это заставить вас думать, что у вас нет времени на обдумывание.
— Не могли бы вы объяснить условия так, чтобы я поняла? — я спрашиваю Малькольма.
— Ох, черт возьми, — вздыхает Генри. — Мы обязаны проходить через эту шараду?
Я поворачиваюсь к нему:
— Ну все, я уже немного подустала от твоего отношения.
Я притягиваю маленькое личико Смакерса ближе к своему. Смакерсу не очень удобно, но мне кажется, что это сделает меня сильнее, пока я буду ругаться с ними.
— Вот ситуация: старушка, которая чувствовала себя совершенно одинокой в жизни, оставила некоторые вещи своей собаке. Тебе кажется, что кое-кто разозлился? Иди, взгляни в зеркало.
В комнате все еще тишина. Генри хладнокровно смотрит на меня, будто полностью контролируя себя, но вена на его шее стала более заметной, натянутой, как скрипичная струна.
— Ты ничего не знаешь об этой семье, — наконец произносит он.
— Я знаю, что вы все… немного неприятные.
Даже Бернадетт была неприятной, но я не говорю этого.
Генри расстегивает одну пуговицу пиджака, наручные часы блестят в свете люстры. А потом они исчезают под идеальным рукавом. Он ничего не говорит, просто расстегивает пуговицу. Не знаю, возможно, это какой-то свой способ закатывания рукавов для богатых. Затем он разворачивается и группируется с Бреттом и Калебом. Само собой, обсуждая меня.