Самый жаркий день
Шрифт:
– А смогут? – спросил Воконский.
– Изверги надежные, не первый набег у них. У нас, конечно, не шалят, больше по киргизским кочевьям побираются, ну так у них испокон веков заведено друг друга резать. Задаток уже получил нужный человек, а за остаток они и самого хана на веревочке притащат. Зима – время голодное.
– Караван же охраняться должен, – удивилась я.
– Ойдин за спокойствие букеевским кайскам платит, поэтому охранников у него мало. И опять же – зима, в разбойные набеги в эту пору мало ходят. Впрочем, подождем немного, на все воля Божья. Александра Платоновна, убедительно прошу Вас пределов крепости
Я вздохнула, но пообещала следовать рекомендациям. В самом деле, зачем лишний раз рисковать животом, если снова начались покушения. Некрасов встал, кратко поклонился и ушел. Генерал сам подлил мне чая в чашку и усмехнулся с хитринкой во взгляде:
– Ваше Сиятельство, Вы чего мне офицеров смущаете?
Странное обвинение осталось не понятым, и старик со смехом пояснил, что мое дознание с его адъютантом не осталось тайным.
– Вы ж не думайте, что я одряхлел и ослеп, но пусть отчекрыживают по копеечке. С казны не убудет, а лучше так, чем возами воровать будут. Как говорил еще Александр Васильевич, – Волконский встал, повернулся к портрету прославленного полководца, перекрестился и поклонился: – Всякого интенданта через три года исполнения должности можно расстреливать без суда. Всегда есть за что.
Окаончания операции Некрасова пришлось ждать пять дней. За это время у меня состоялась интересная беседа с полковником Петровым, который в расстроенных чувствах пожаловался на косность мышления своего начальства. Оказалось, что он всерьез воспринял наш разговор еще в поезде и попытался подать рапорт о необходимости изобретения казнозарядной пушки с перспективой скорейшего принятия ее в войска. И даже нарисовал эскиз такого орудия, где попытался придумать механизм казенной части. В ответ же получил распоряжение заниматься делами вверенного артиллерийского парка и в чужие дела не лезть.
Я попросила Алексея Сергеевича показать его рисунки, и внезапно Свет во мне колыхнулся. Означало это определенно то, что здравое зерно в придумках полковника было, раз талант мой зашевелился. К идее испытать на себе озарение офицер отнесся со страхом, но согласие свое дал моментально, а дальше… дальше Глафирья выгнала нас из гостиной уже глубокой ночью, ворча по поводу пролитых чернил и заваленного бумагами пола. На стороне Петрова был огромный опыт и истинная любовь к пушкарскому делу, и это во многом нивелировало недостаток знаний и образования. Получившийся чертеж вряд ли мог быть воплощен в настоящее орудие, но как начало работы он был хорош.
– Идея заряжания с казны ведь не новая, – говорил мне Алексей Сергеевич. – Съемные каморы давно использовали, особенно на флоте, но и дорого это, и надежность низкая. Да и прорыв пороховых газов опасен.
– Потому и нужно запирать ствол, – с жаром доказывала я. – И делать припас с большим капсюлем, как в револьвере!
– Ох и дорого!
– Дорого! Но прогресс!
Полковник сначала полагал, что все это лишь умственные упражнения, которые вряд ли пропустят в артиллерийском управлении, тем более он удивился, подпирая больную после озарения
– Сам Михаил Павлович?!
– Сам, сам… не мешайте, сейчас кляксу ляпну! Великий Князь охоч до новинок, связанных с артиллерией, если он заинтересуется, то все бегом побегут Вашу идею в чугуне отливать.
– Из бронзы! И с нарезами!
Для счастья, как оказалось, Петрову больше не надо было ничего, но теперь он приплясывал от нетерпения, будто уже завтра собирался стрелять из новой пушки. И ведь понимал, что пока письмо в Петербург придет, пока цесаревич его прочтет (уж в этом я не сомневалась), пока все обсудят, доработают, изготовят… Оставив полковника мечтать, я отправилась спать, ведь скоро петухи рассвет призовут.
Некрасов английскую речь знал, но говорил преотвратно. Каждая его фраза отдавалась во мне зубной болью. Кажется, пленного мучили больше не побои и иголки под ногтями, а именно речь интендантского полковника.
Разбойный налет, если верить Николаю Алексеевичу, прошел безукоризненно. Караван дошел до той самой стоянки, где его поджидали отставшие, и расположился на ночлег. Тогда-то и выскочили из темноты лихие всадники, не оставившие в живых никого, кроме белокожего иноземца, не успевшего даже взяться за оружие, как его, уже огорошенного по голове, скрутили и еще до рассвета доставили в Оренбург. При передаче ценного товара я присутствовала, бородатый кайсак зыркнул по мне масляным взглядом, сверкнул зубами и, получив звякнувший кошель, растворился в сумерках.
– Вот заработали, ироды, – проворчал полковник. – И с меня мзду стрясли, и скотину теперь киргизам продадут. А потом украдут у них же и снова продадут.
Но теперь от смешного дядечки не осталось ничего. Перед англичанином стоял, расставив ноги, натуральнейший палач, пусть Некрасов и не сам мордовал пленного, а лишь давал указание кивком головы пузатому казаку. Тот бил со знанием дела, приговаривая, что селезенку без команды не порвет лихим ударом, а вот ногти подопечному все равно без надобности. Британец выл от боли, но вряд ли из глубокого подвала доносился хотя бы звук.
Еще в пыточной присутствовал Аслан. На происходящее действо он смотрел без каких-либо эмоций, только иногда уважительно кивал, подмечая особо удачные оплеухи. Когда мистер Лайдон все же изволил говорить, черкес либо мотал головой, обозначая, что чует ложь, либо кивал в ответ на правду.
– Господин полковник, позвольте мне спрашивать, – взмолилась я, больше не в силах терпеть его английский.
Британец не понял ни слова, но мой голос внушил ему надежду на милосердие.
– Мисс, прошу Вас! Я простой негоциант, за что мне такие муки!
Аслан лишь ухмыльнулся, но его талант мне и не понадобился, чтобы не поверить в подобное вранье.
– И что же Вы, мистер Лайдон-Джексон, продавали и покупали?
Джоном Джексоном он назвался с самого начала, на что мой охранник лишь горестно вздохнул. Так и выяснили, что перед нами Стивен Лайдон, сквайр из джентри[3]. Теперь он пытался убедить присутствующих в своем купеческом призвании, но вопрос о предметах торга вызвал у «негоцианта» замешательство.
– Служивый он, – уверенно сказал казак. – Рука твердая, шашку держать привыкла. Посмотрите, как с десницы плечо натружено.