Самый жестокий месяц
Шрифт:
– Включая и месье Беливо?
– Мне жаль, если она испытывала какие-то чувства к этому человеку. Вы же знаете, его жена умерла несколько лет назад. А теперь вот и Мадлен.
Гнев вскипал и затихал в этом человеке так быстро, что Бовуар не успевал подготовиться. У Сандона был такой вид, словно он хочет стукнуть что-нибудь или кого-нибудь. Он злобно огляделся, сжав кулаки, по щекам его покатились слезы. Бовуар видел, как мечутся его мысли. Дерево или человек, дерево или человек. По чему ударить?
«Дерево, дерево, дерево», – безмолвно внушал ему Бовуар. Но гнев прошел, и Сандон оперся о громадный дуб.
Наконец Сандон снова повернулся к Бовуару, клетчатым рукавом отер лицо от слез и всего остального.
– Извините. Я думал, что уже справился с этим, но, видимо, нет. – Этот громадный человек робко улыбнулся Бовуару, продолжая прижимать к лицу гигантский рукав. Потом он опустил руку. – Я пришел сюда вчера. Здесь я чувствую себя лучше всего. Я прошел к ручью и рыдал там. Весь день. Бедные деревья. Но похоже, они не очень возражали. Они тоже иногда рыдают, когда идет сплошная вырубка леса. Понимаете, они воспринимают ужас других деревьев. Через корневую систему. Они скорбят и рыдают. Вчера рыдал я. Сегодня я плакал. Я думал, что все уже закончилось. Извините.
– Вы любили Мадлен?
– Любил. А вы найдите кого-нибудь, кто бы ее не любил.
– Кто-то все же не любил. Ведь кто-то убил ее.
– Никак не могу в это поверить! Вы точно знаете?
Бовуар ничего не ответил, и Сандон кивнул. Но все же это предположение казалось ему немыслимым.
– Есть средство под названием эфедра. Слышали когда-нибудь о таком?
– Эфедра? – Жиль Сандон задумался. – Вроде не слышал. Но я не хожу по аптекам. У меня магазин натуральных продуктов в Сен-Реми.
– «Ла мезон биоложик». Я знаю. Я был там сегодня. Говорил с Одиль. Она знает?
– Что?
– Что вы любили Мадлен.
– Вероятно. Но она понимала, что это совсем другая любовь. Мадлен из тех людей, которыми восхищаются на расстоянии. Я даже и помыслить не мог о том, чтобы к ней подойти. Вы только посмотрите на меня.
Бовуар посмотрел и понял, что имеет в виду Сандон. Громадный, грязный человек, который чувствует себя как дома в лесной чаще. Не многим женщинам понравится такое. Но вот Одиль он понравился, и Бовуар достаточно хорошо знал женщин и, безусловно, гораздо лучше разбирался в убийствах, а потому видел здесь наличие мотива.
Рут Зардо плелась по дорожке от своего крошечного дома, больше похожего на стенной шкаф, к проходу в стене из сухой каменной кладки, окружающей деревенский луг. Гамаш и Жанна смотрели на нее. С другой стороны луга за ней наблюдали Робер Лемье, Мирна и месье Беливо. Несколько человек остановились на полпути, чтобы взглянуть на Рут.
Все глаза были устремлены на старую женщину, которая прихрамывала и покрякивала.
Рут шла с непокрытой головой, ветерок чуть шевелил ее коротко подстриженные волосы. Вдруг она повернулась, посмотрела на землю позади себя и остановилась. Потом она сделала нечто такое, чего Гамаш никогда не замечал за ней раньше: она улыбнулась. Простой, легкой улыбкой. И похромала дальше.
Она вошла через проход в стене, двигаясь медленно, дюйм за дюймом. А следом за ней двигалось кряканье. Две крохотные пушистые птички.
– Вот она – ведьма, – сказала Жанна.
– Рут Зардо, – рассмеялся Гамаш и подумал, что
Жанна ошеломленно посмотрела на него:
– Рут Зардо? Поэтесса? Это Рут Зардо? Та самая, которая написала:
Я не почувствовала, как прицельное слово пулей вошло в мое тело. Я не почувствовала, как разорванная плоть сомкнулась над ним, словно вода над брошенным камнем [48] .48
Из стихотворения Маргарет Этвуд «Полуповешенная Мэри».
Эта самая Рут Зардо?
Гамаш улыбнулся и кивнул. Жанна процитировала одно из его любимых стихотворений Рут – «Полуповешенная Мэри».
– Ох ты… – Жанна почти дрожала. – Я думала, она уже умерла.
– Частично, – сказал Гамаш. – Кажется, она делает это поэтапно.
– В моем кругу она настоящая легенда.
– В кругу колдуний?
– Рут Зардо… Это стихотворение, «Полуповешенная Мэри», оно о реальной женщине – Мэри Уэбстер. Они решили, что она ведьма, и повесили ее на дереве. Это было во времена охоты на ведьм. Конец семнадцатого века.
– Здесь? – спросил Гамаш.
Он изучал квебекскую историю, и хотя в ней случалось немало жестоких событий, ни одно из них не достигало жестокости охоты на ведьм.
– Нет. В Массачусетсе.
Жанна по-прежнему смотрела на Рут, впрочем и все остальные тоже. Рут прошла приблизительно фут по деревенскому лугу; птенцы, шедшие за нею, махали крохотными, словно рудиментарными, крыльями и переваливались на перепончатых лапках.
– Удивительная женщина, – сказала Жанна, словно завороженная.
– Рут или Мэри?
– Вообще-то, обе. Вы читали ее стихи?
Гамаш кивнул:
Меня повесили за то, что я жила одна, за то, что я голубоглазая и загорелая, за юбки драные, нехватку пуговиц, за мою ферму, всю в сорняках, за средство против бородавок надежное.– Оно самое, – сказала Жанна, провожая Рут глазами; так утренний свет следует за солнцем. —
Я вверх взлетаю, словно падалица наоборот, почерневшее яблоко, застрявшее в ветвях дерева.Невероятно! И все же, – Жанна наконец оторвала глаза от Рут и медленно описала полный круг обратно, – я могу поверить в такое относительно этой деревни. Куда еще отправляются люди в поисках безопасности? Чтобы быть подальше от тех мест, где людей сжигают на кострах.
– Вы поэтому приехали сюда?
– Я приехала, потому что устала, переутомилась. Занятно. Переутомленная ведьма.
Она рассмеялась, и они оба направились к маленькой, обитой вагонкой церквушке на склоне холма.
– Тем не менее вы согласились провести спиритический сеанс.