Санаторий
Шрифт:
— Да, это точно, — подтвердил Серый, — теперь нам отсюда не вырваться. Приехали, станция конечная, просим покинуть вагоны. Ты нам расскажи все, как было. За что теперь на казенные харчи сажают?
Фарбер закрыл глаза и закачался.
— Это у него от голода, — сказал Корень. — Ты, Карлик, брось голодовку. Еще три дня не поешь, и в одиночку отправят. Все уже пробовано-перепробовано. Ладно, ты посиди, — он усадил Карлика в углу. — А мы сейчас быстро тюки разбросаем.
Дикари опять принялись за работу. Прошло несколько часов, прежде чем в сортировочной появился коридорный. Он приказал
— Глянь, оживает, — сказал Хлыщ. — Ишь, как щи рубает, аж за ушами трещит.
Но отказ Фарбера от продолжения голодовки был скорее актом отчаяния. Он доел то, что Хлыщ назвал щами, и сказал:
— Все возвращается на круги своя.
Хлыщ присвистнул. Корень и Серый переглянулись, а Желудь вдруг тоже перестал есть и как-то ревниво посмотрел на Фарбера. Долговязый Фарбер поставил миску на пол и лег на кушетку. Он полежал так и добавил:
— Я тут уже был, — он помолчал еще немного и при гробовом молчании продолжил: — Длина коридора — два “пи эр”, где “эр” равно двумстам сорока метрам. Электромагниты поснимали, образовались ниши, в которых устроили блоки. Ширина блока вдоль коридора — пять метров, значит, всего здесь — не знаю, как это сейчас называется, — примерно шестьсот блоков. Если в каждом человек по пять, получаем три тысячи дикарей. — Теперь он засмеялся. — Три тысячи… Хе… дикарей, — повторял сквозь смех Фарбер. — Это многовато… Хе-хе… на один синх… хе-хе… рофазотрон…
— Сегодня что, день юмора? Первое апреля? — завопил Хлыщ. — Каждый сходит с ума по своей надобности? Заткните ему глотку.
— Подожди, — сказал Корень и подошел к кушетке Фарбера. — Карлик, перестань шуметь, коридорный придет. Скажи толком. Это значит, мы в ускорителе пять лет проторчали?
— Я тут диплом делал, — разъяснил Фарбер.
— Ну, слава богу, физик, — вздохнул Серый. — А я уже начал думать, что фермеров тоже в дикарей записали.
— Да фермер я, — возразил Фарбер, — а физику я давно бросил.
— Опять ничего не понимаю, — заныл Серый.
— Да замолчи ты, а то кабеля поотрываю, — буркнул на него Хлыщ.
Корень укоризненно посмотрел на скрипача и кибернетика. Внутри себя он ощутил давно забытый зуд. Он почувствовал — сейчас должно случиться что-то очень важное. Словно к нему пришла какая-то новая идея. Собственно, она еще не пришла. Именно, она еще не пришла. И если бы он был мальчишкой, он бы просто не заметил, как она постучалась. Какой-нибудь любитель на его месте, может быть, очень сильно разволновался бы. Стал бы столы накрывать, нарзаном угощать, анекдоты рассказывать и вообще всячески завлекать. Но Корень был профессионалом, правда, поневоле безработным. Он не стал суетиться. Он знал, что идея эта никуда не денется, придет и развалится на диване, еще и приставать начнет. Корень вдруг понял, что этот дылда фермер должен сыграть какую-то важную роль в его судьбе, в судьбе его друзей, а может быть, и не только их одних. Он спросил, переходя на “вы”:
— Вы в городе были, потому что уборочная кончилась?
— Приехал обсудить, посоветоваться. Совсем плохой урожай, все пришлось катками заровнять, — ответил Фарбер. —
Дикари встрепенулись. Серый уже собрался что-то спросить, но Корень махнул ему рукой, чтоб молчал. Фарбер, ничего не понимая, смотрел на них.
— Вы продолжайте, — как можно мягче попросил Корень.
— Я с ним два раза поговорил. На совершенно нейтральную тему. А эти кретины: “Гвалта, Гвалта…” А я не знаю вообще, кто такой Ремо Гвалта…
Корень победно посмотрел на дикарей и сказал:
— Значит, Бычок дошел.
— Подождите, ничего не понимаю…
— Чего ты, Серый, не понимаешь? — спросил Хлыщ и пояснил: — Через три недели после бегства Бычка на Санатории появляется землянин. Дурья твоя башка, смычок ты неканифоленный. Прыгай и радуйся, он прорвался.
— А может быть, это совпадение? — не унимался Серый.
Но его уже никто не слушал. Хлыщ заплакал как ребенок. Он подходил то к одному, то к другому, обнимался, тряс, сморкался. В общем, был безмерно счастлив. Фарбер от удивления привстал. Корень присел к нему на кушетку и спросил:
— Вас заподозрили в связи с землянином и Ремо Гвалтой?
— Да, они говорили, что Ремо Гвалта — опасный государственный преступник. Они все спрашивали меня, что землянин знает о Гвалте. Но мне землянин ничего не говорил о Гвалте. Честное слово.
Фарбер не понимал, чему радуются эти люди. Он не понимал, зачем его поместили сюда. Он не хотел иметь с ними ничего общего. Пусть они кричат и радуются, пусть плачут и ругаются, это его не касалось. Это не могло его касаться. За несколько дней Фарбер потерял все: семью, ферму, нормальное жилье, свободу ходить, куда ему хочется, свободу делать то, Что он считает нужным. “Они настоящие дикари, — думал Фарбер, — иначе их бы не поместили сюда, в это высоконаучное подземелье. Боже! Санаторий ли это? За что его избили и бросили сюда?” Из всего, что окружало сейчас Фарбера, единственно реальным и неоспоримым был гигантский ускоритель, модифицированный таким необычным образом.
— Не падайте духом, Карлик, — поддержал его Корень. — Все образуется. Не сегодня завтра нас освободят. Им придется это сделать. Иначе и быть не может.
До семи часов вечера оставалось несколько минут, когда из отеля вышли двое — мужчина и женщина. Он — пришелец из других, неведомых ей миров. Она — жительница здешнего мира, называемого странным и неуместным для планеты именем Санаторий. Внешне они совершенно не соответствовали друг другу. Отдыхающие, проходящие мимо, оглядывались на них. Женщины и люди в униформе оглядывались на него. Мужчины оглядывались на нее. На нем был легкомысленный свитер, свидетельствующий о полном невежестве его обладателя в вопросах современной моды. Она — полная противоположность. Шикарное платье с глубоким вырезом находилось в вопиющем противоречии с одеждой ее спутника и с ее положением в здешнем обществе. “На какие шиши, спрашивается?” — хмыкнул про себя Варгин и просил: