Сандро из Чегема. Трилогия
Шрифт:
– Ты прав, – отвечал Сын Оленя. – Опивало, конечно, шутит. Но многие из сильных мира сего и в самом деле так важничают, как будто бы они проглотили вечность, а не вечности предстоит их поглотить.
– Вот землеед, – почти запрокидываясь от хохота, воскликнул Опивало, – опять шутки не понял! Здорово же я тебя подцепил.
– Нет, ты не шутил! – взволнованно возразил Объедало. – Я же точно знаю, что ты не шутил! Клянусь…
Но тут Опивало перебил его и с притворным ужасом прикрыл уши.
– Слухач, –
– Нет уж, не надо нам таких подарков, – вдруг сказала прекрасная Гунда и, с лошади посмотрев на Скорохода, добавила: – Выбери-ка мне помидор покрупней. Убей меня Великий Весовщик, если я понимаю, о чем они тут спорят…
Скороход достал из корзины большой помидор, вытер его о гриву лошади и преподнес Гунде.
– Вот и я как раз хотел поклясться Великим Весовщиком, а не моей женушкой, – обратился Объедало к своему насмешнику. – Так что очень даже глупо ты смеялся надо мной. Глупо и невпопад!
– Ага, – не унимался Опивало, – на этот раз ты хотел быть повешенным на шее Великого Весовщика! Мало всяких нечестивцев висят на его шее! Только тебя там и не хватало!
– Я так считаю, – вдруг вмешался Силач, – что у Великого Весовщика шея куда крепче моей. Вы думаете, я Силач? Нет! Это он – настоящий Силач!
Через неделю друзья пришли в Чегем, где Джамхуху была устроена замечательная свадьба, длившаяся три дня и три ночи. На ней пировали, пели и плясали все чегемцы. К концу третьей ночи уже и Объедало не мог съесть ни кусочка мяса, а Опивало просто упился.
Джамхух одарил своих друзей подарками и положил им в дорожные хурджины всякие сладости для тех, у кого были дети.
И вот пришло время расставаться. У Сына Оленя и его друзей были слезы на глазах. Скороход откровенно рыдал. Джамхух крепко обнимал своих друзей и по три раза (опять почему-то три раза!) целовался с каждым из них. Сначала он целовался с Объедалой, потом с Опивалой, потом со Скороходом, потом с Силачом, потом со Слухачом, потом с Ловкачом, а потом наконец с Остроглазом.
– Довольно целоваться с друзьями! – кричали чегемцы. – А то на жену не хватит поцелуев!
– Это совсем другое дело, – отвечал Джамхух – Сын Оленя. – Мне кажется, дни путешествия к моей возлюбленной Гунде были самыми счастливыми в моей жизни с людьми. До свиданья, друзья!
– До свиданья, Сын Оленя, – отвечали друзья, – счастливой тебе жизни с золотоголовой Гундой! Если что – дай знать! Чем можем – по, можем!
– Джамхух! – крикнул напоследок Скороход. – Можно, я вас буду навещать? Я ведь быстрый – одна нога здесь, другая там! Я буду приносить Гундочке помидоры. Помидоры идут к ее золотым волосам!
– Конечно, приходи, когда можешь, – отвечал Джамхух, и друзья, то и дело оглядываясь и размахивая руками, скрылись на верхнечегемской дороге.
Итак, Джамхух стал жить с прекрасной золотоголовой Гундой.
Джамхух горячо любил свою жену, и счастье его казалось безоблачным. В первый год их жизни в Чегеме каждую неделю к ним приходил Скороход и приносил большую корзину, наполненную румяными древнеабхазскими помидорами. Так что Гунда не замечала, что в горном Чегеме помидоры не вызревают.
Через год чувствительный Скороход влюбился в черкешенку, жившую за Кавказским хребтом, и стал все реже и реже приходить с помидорами. И Гунда возроптала.
– Меня братья кормили русалочьей икрой и соловьиными мозгами, – говорила она Джамхуху, – а ты даже помидорами не можешь меня обеспечить.
– Что же делать, милая Гунда, – отвечал ей Джамхух, – если у нас в Чегеме помидоры не вызревают.
– Тогда давай жить в долинном селе, – сказала Гунда.
– Нет, – не соглашался Джамхух, – я не хочу покидать дом моего отца Беслана. Да и люди, приходящие за советами и предсказаниями, привыкли видеть меня здесь.
Впрочем, Гунда довольно скоро приспособилась брать подарки в виде корзин с помидорами у людей, приходящих к Джамхуху за мудрым советом. Об этом, как водится, знали все, кроме самого Джамхуха. Он думал, что эти помидоры люди приносят из преклонения перед красотой Гунды.
Джамхух очень любил детей, но Гунда почему-то не могла родить.
– Как ты, мудрец, не понимаешь, – говорила она, – что у самой красивой женщины и самого умного мужчины не может быть детей. Природа не может соединить в одном ребенке твой ум и мою красоту. Это ей не под силу.
– А я бы хотел обыкновенных детей, – задумчиво отвечал Джамхух, – вроде тех, что у Силача моего я видел…
– Мало ли что нам хочется, – ворчала Гунда, – надо примириться с тем, что мы неповторимы.
Джамхуху ничего не оставалось как примириться. Он все же очень любил свою золотоголовую Гунду.
Много людей приходило к Джамхуху иногда с забавными просьбами, иногда с горестным недоумением, иногда за мудрым советом, а иногда просто черт знает за чем! С годами Гунде стали ужасно надоедать бесконечные посетители Джамхуха.
– Ну что, что приперлись опять? – говорила она ходокам, когда Джамхуха не было дома.
– У нас мулица ожеребилась, – случалось, говорили ходоки, – к чему бы это?
– Великий Весовщик! – кричала Гунда. – Они меня ополоумят! Ожеребилась – ну и хорошо!
– Нет, не хорошо, – сдержанно, но твердо отвечал один из ходоков, – не положено по природе. Хотим узнать, что предзнаменует?
– Великий Весовщик! – надрывалась Гунда. – Ходоки замучили! Оставьте корзину с помидорами и убирайтесь в котловину Сабида, он там коз пасет!