Санджар Непобедимый
Шрифт:
И он неутомимо шагал впереди коня Кошубы, увлекая за собой весь отряд.
Сколько времени шел отряд? Который был час? Никто не знал — строжайше было запрещено зажигать огонь. Куда идет отряд? Куда сейчас поставит ногу конь? Одно неловкое движение — и конь может оступиться, чтобы исчезнуть со своим всадником навеки. Как искать его на дне тысячеметровой пропасти, в кромешной тьме? Было так темно, что глаза наполнялись слезами от напряжения при попытке что–нибудь разглядеть перед собой… Справа в темноте проплывали поблескивающие выступы обрыва. Если зазеваешься — скала зацепит,
— Торопитесь, — говорил Курбан.
Он охрип и дышал тяжело, со свистом. Всю ночь Курбан помогал непривычным к горам путешественникам перебираться через рытвины, осыпи, потоки.
Куда девалась его медлительность и простоватость? Когда рассвело, стало видно, что он оставил где–то свои живописные лохмотья и оделся в щегольскую красноармейскую форму. В ней Курбан поражал своей ловкой выправкой и подобранностью. Сразу видно было, что он не новичок в армии и что свою службу в качестве разведчика в рядах красной конницы он почитает за великую честь.
Перемена произошла почти незаметно. Обрыв справа, за который часто с неприятным шуршанием задевало плечо, вдруг стал различаться отчетливее. За пропастью, сквозь космы желтовато–молочного тумана, вырисовывались ребристые громады гранитного хребта. Впереди, в провале между двух гор, показался кишлак.
Деревья, плоские крыши домиков, башенки минарета, казалось, парили в трепещущем сиянии, изливающемся откуда–то сверху и сбоку. Розовый поток мчал бешеные воды у подножия холма. Легчайший мостик, чудом переброшенный с одного берега на другой, паутинкой повис над быстрой рекой.
— Чудесное утро, — задумчиво сказал Кошуба. — Красиво, черт возьми!
Он стоял на перевале перед каменистым спуском к мосту и любовался открывавшейся перед глазами картиной.
— Скорее! Поспешим, — робко пробормотал горец, осторожно касаясь рукой стремени Кошубы.
— Сары–Кунда? — спросил Кошуба.
— Да, мой кишлак. Скорее! Мы опоздаем.
Джалалов, только что добравшийся на своем незлобивом жеребчике до седловины перевала, мрачно огляделся:
— Так вот Сары–Кунда! Там, я вижу, все в порядке. Ой, нет!
На первый взгляд все было мирно в кишлаке: свежая зелень садов обрамляла веселые домики; поля с перемежающимися темными и яркоизумрудными прямоугольниками поднимались по склону величественной горы все выше к малиновым облачкам, ползущим по бокам острого пика…
— Ой, нет! — повторил Джалалов.
Возглас Джалалова заставил всех насторожиться.
— Что вы? — коротко бросил Кошуба. Но он замолк тут же, он тоже увидел.
На дорогу, неширокой белой полосой вившуюся по отлогому холму, выбежала из–за крайних домов маленькая девичья фигурка. В бинокль было видно, как быстро мелькают ноги в длинных шароварах и взлетают за спиной десятки косичек. Девушка бежала к мосту, ни разу не остановившись, не оглянувшись. Тонкий, звенящий звук, перекрывая мерный гудящий шум потока, разрезал воздух. То был вопль отчаяния. Так может кричать только человек, охваченный ужасом.
И в тот же момент стало
Из кишлака во весь опор выскочил всадник. Карьером мчался он вниз, пригнувшись к шее распластавшегося в стремительной скачке коня.
— Велик бог! — простонал горец и протянул вперед руки.
Конь огромными прыжками настигал беглянку. Почувствовав погоню, она заметалась.
Джалалов лихорадочно стаскивал через плечо карабин…
Но что можно было сделать? В одно мгновение всадник налетел на девушку, конь обрушился на нее, взметнув столб пыли. По инерции всадник промчался дальше, но сейчас же повернул обратно. Осадив коня прямо над лежавшей в пыли девушкой, он начал хлестать ее плетью.
Вздымаясь на дыбы, перебирая ногами, конь топтал девичье тело тяжелыми подковами.
Все произошло гораздо быстрее, чем здесь рассказано. Никто не успел опомниться.
Оглушительно грохнул выстрел, и почти в то же мгновение прозвучал злой окрик Кошубы.
— Что ты делаешь?
Подавшись всем телом в сторону, он вырвал карабин из рук смущенного Джалалова.
— Не умеешь стрелять, не берись! Только спугнешь. Но как, ни странно, всадник продолжал хладнокровно свое зверское дело. То ли ветер отнес в сторону звук выстрела, то ли шум реки заглушил его…
— А, так, — прохрипел Кошуба, — так получай!
Командир стрелял, как будто, не целясь. Всадник качнулся, соскользнул с седла и медленно свалился на землю. Конь испуганно шарахнулся в сторону и поскакал галопом к кишлаку. Нелепо болтались по сторонам стремена.
Горец с священным восторгом смотрел на Кошубу.
— Глядите! — крикнул командир.
Из кишлака Сары–Кунда на дорогу вышла странная процессия. Шли дехкане — женщины с младенцами на руках, дети, мужчины, старики. За ними в облаках пыли появились, верхом на лошадях, басмаческие нукеры. Они гнали толпу вниз к реке.
— Что это? — заволновался Джалалов. — Что они хотят с ними сделать?
Толпа направлялась к высокому обрыву, круто спадающему в бурный поток.
Утренняя заря розовым сиянием заливала небо над спокойной горной долиной. Нежный ветерок шевелил молодую траву, багрянцем были облиты близко нависшие над долиной холодные вершины, одетые вечными снегами. Монотонно ревела река… А к реке, к бешеной стремнине медленно спускались подгоняемые всадниками люди.
— Они идут на гибель! — закричал горец. — Их убивают, смотрите… горе нам!
И только теперь можно было разглядеть, что руки у людей связаны, а на груди у каждого висят завернутые в тряпки предметы, такие тяжелые, что от них гнулись спины, опускались головы, подгибались ноги… Дети падали под тяжестью ноши, но всадники ударами камчи поднимали их и гнали дальше.
— Камни, им привязали камни… Их утопят! Размахивая посохом, горец с воплями бросился вниз по тропинке. За ним поскакал Курбан.
Сарыкундинские дехкане толпились уже на берегу кипящего потока. Сзади на них напирали нукеры, подталкивали вперед.