Санек
Шрифт:
— Не смотрите на меня так, молодой человек. Да, я радуюсь, что наконец-то покинул родную страну, потому что мне надоело жить в коммуналке и влачить жалкое существование. Привык, знаете ли, к комфортной жизни, и эта неустроенность для меня сродни каторге.
— Думаете, за границей будет лучше? — не удержался я от вопроса.
— Надеюсь. Силы у меня еще есть, чтобы хотя бы преподавать, да и родственники должны помочь, а у меня их много. В Швейцарии живут, давно к себе звали, а выехать удалось только сейчас. Думаю, не пропаду, я ведь все-таки профессор, как-никак, — с улыбкой ответил Алексей Петрович.
Удивил, нечего сказать, с виду так и не скажешь.
— Но ведь, насколько я знаю, в Союзе профессоры сейчас неплохо живут. Что же у вас случилось,
Алексей Петрович скривился, будто в рот ему попалось что-то неприятное, и с горечью произнес:
— Неплохо живут администраторы от науки, а ученые по большей части выживают. Сложилось так, что у кого язык длиннее, тот и на коне, а простые труженики от науки у нынешней власти не в чести.
Да уж, в голосе у него слышится явная обида, наверное, нехило прилетело. Но это ладно, его дела и лезть в них себе дороже. Без всякой задней мысли, только чтобы поддержать разговор, я спросил, в какой области он специалист, и нарвался на полноценную лекцию о радио в частности и сопряженной с ним электронике в целом. Очень увлеченным он оказался человеком и говорил практически без остановок несколько часов. На самом деле очень интересно он рассказывал, я даже заслушался. Во время этой лекции неожиданно как наяву вспомнил изображение стержневой радиолампы, которая будет придумана гораздо позже, и даже описание под рисунком во всех деталях.
Я уже и забыть успел о своих играх с памятью, а тут само собой вспомнилось. Вот и задумался, стоит ли рассказывать о подобной штуке попутчику?
Будь у меня побольше денег, можно было бы замутить с ним совместный бизнес где-нибудь в той же Швейцарии. Правда делать это сейчас — плохой вариант, ведь по-любому технология утечет в Германию, а это мне совсем не нужно. А вот если бы утащить этого старика в Штаты и начать работы там, то толк может и был бы.
Помню ведь из книг, что творилось со связью в советской армии, особенно в начале войны, жуть, по-другому и не скажешь. Вот бы наладить выпуск надежных недорогих и компактных переносных радиостанций, глядишь, и получилось бы кинуть небольшой камушек на жернова истории. Понятно, что лучше бы сделать это в Советском Союзе, но это сейчас сложно. Ведь плановая экономика, поэтому никто не станет тратить деньги на подобные игрушки. Но и предлагать что-то первому встречному тоже не вариант, прощупать бы как-нибудь его настроения. Чем, собственно, я и занялся.
— Скажите Алексей Петрович, а вот если бы в Союзе у Вас было все хорошо в плане жилья и комфорта, вернулись бы обратно?
Собеседник ответил даже не задумываясь и категорично
— Нет, исключено. Я находясь в России другой раз ловил себя на мысли, что это уже не моя родина. Люди там сейчас не те с которыми я прожил всю жизнь, другими они стали. Поэтому, ни за, что не вернусь и вам советую устраиваться в Америке, пока есть такая возможность.
Да уж, все запущено, крепко его прибили жизненные обстоятельства. Он потерянный для страны человек, так что и использовать его не стоит, по крайней мере, в открытую.
Размышляя подобным образом, я тем не менее спросил:
— Хорошо, в Cоюз вы возвращаться не хотите, а вот, допустим, работать в той же Америке, но на благо покинутой вами страны согласились бы?
Ответил он снова не задумываясь и конкретно.
— Нет, не хочу я больше иметь дел с коммунистами, — ответил он снова даже без паузы. — Вы не подумайте, не из-за их политических взглядов, просто их подход к делу мне не нравится, ведь у них люди для страны, а не страна для людей. Только говорят, что все делают для общего блага, на самом деле это не так, я в этом убедился на собственной шкуре.
На этой ноте разговор сам собой затих. Старик, выговорившись, начал дремать, а меня одолели интересные мысли. Засела в голове эта плохая связь в начале войны и лишила покоя. Если едва появившись здесь, я и мечтать не мог что-то изменить, то сейчас стоит подумать, может, и получится похулиганить, ведь кое-какие возможности начали просматриваться.
Во время стоянки в Варшаве Алексей Петрович унесся
На самом деле получилось это случайно. Алексей Петрович вышел чуть раньше меня. Я немного отстал из-за женщин, которые перегородили проход, о чем-то активно споря, а когда наконец просочился мимо них, уже на выходе из вагона обратил внимание на пару мужчин среднего возраста. Один из них, как раз когда я на них посмотрел, кивнул головой в сторону моего спутника, а второй тут же направился за Алексеем Петровичем. Только чудом я успел перевести взгляд на проводника и не встретиться взглядом с оставшимся наблюдателем, но краем глаза заметил, что он на меня смотрит. Все время стоянки я чувствовал на себе постороннее внимание и всеми силами пытался вести себя естественно, но напрягся не по-детски. Ведь непонятное пугает, а тут не знаю, что думать: враги это или, может, друзья присматривают.
За время стоянки ничего важного не произошло. Алексей Петрович благополучно вернулся в сопровождении соглядатая, и мы продолжили путешествие. Правда, перед самым отправлением поезда я, высунувшись в открытое окно, увидел, как следившие за нами люди вошли в соседний вагон. Не могу сказать точно, но у меня сложилось впечатление, что их было трое. Те двое, которых я уже видел, держались вместе, а третий был чуть в стороне, но почему-то я был уверен, что он их компаньон, и все тут.
Пока Алексей Петрович в эйфории распевался соловьем, как он заживет после встречи с родственниками, я напряженно думал. Интересно же, что это за слежка, вернее, кому служат эти люди и, собственно, по чью душу они здесь, профессора или по мою? Почему-то у меня и тени сомнения не было, что это такой своеобразный приветик из Союза. Сомневаюсь, что мы могли привлечь внимание какой-нибудь польской силовой структуры. Думаю, конкуренты Абрама Лазаревича подсуетились, других вариантов не вижу. Возможно, конечно, что наблюдатели, просто страхуют нас от всяких неприятностей и являются такой незаметной охраной, организованной хитрыми евреями, но почему-то мне в это не верится. Тем более, что и пресловутая чуйка, которая не раз и не два выручала меня в прошлом, начала просыпаться. Да и, как это часто со мной бывает перед важными событиями, на меня навалились воспоминания о неоднозначном периоде прожитой мной жизни.
Пока времени много, и я в дороге, можно, наверное, немного приоткрыть завесу тайны.
Родиться мне повезло самым последним в семье ребенком. Мизинчик, как говорили родные. Конечно, я с детства был избалован вниманием и рос под надежным крылом сестры и брата, которые были старше — сестра на шесть лет, а брат и вообще на двенадцать. Надо ли говорить, что брат для меня был непререкаемым авторитетом. Правда по жизни ему, прямо скажем, не повезло, но обо всем по порядку.
Еще совсем маленьким, годиков в семь, может, восемь, брат попал в нехилый замес со сверстниками, где выхватил жутчайшее сотрясение мозга, кардинально изменившее его жизненные принципы и стремления. Другими словами, брат в буквальном смысле двинулся на занятиях спортом в целом и всевозможными единоборствами в частности. Тут надо сказать, ему везло. Сначала занятия у такого же двинутого тренера по дзюдо, потом, несколько лет бокса, да еще и с мастером международного класса, а напоследок восемь лет карате, школа Шотокан. Учитывая, что брат был еще и очень умным товарищем (о чем говорит уже то, что школу он закончил с золотой медалью), тот еще монстр вырос. Но это я забегаю сильно вперед.
Он мог бы очень далеко пойти в спорте, и у него все для этого было, но, как это бывает, не сложилось. Он очень рано женился, у них быстро появился ребенок, и стало ему совсем не до спорта. Большая и чистая любовь, что тут скажешь. Но как выяснилось со временем, не такая уж и чистая, вернее, совсем даже не чистая. Стараясь обеспечить семью, он перешел на заочное и устроился работать на буровую установку вахтовым методом, в основном из-за очень удобного графика, который позволял параллельно с работой учиться не абы как, а всерьез.