Санька при дворе князя Владимира
Шрифт:
Князь взял с собой довольно большое войско – три сотни дружинников. Мало ли – путь лежит через всякие не слишком дружелюбные земли, да и разбойного люда везде хватает. Каждый воин вёл в поводу две, а иногда и три лошади, а ради княгини с её обозом пришлось брать с собой десятка два лошадей. В общем, когда вся эта армада въехала в деревню, старейшине явно поплохело. Местные мальчишки сразу повели лошадей поить на речку, а взрослые разжигали огромный костёр для готовки пищи. В нашу честь забили здоровенного быка, но готовили его вовсе не тем способом, который показывают в мультфильмах. Быка разделали на части и изжарили на углях, почти так же, как делают обыкновенный шашлык. Никакой вертел не применялся – как сказал мне дядя Дорофей, готовить таким методом «слишком неспешно».
Скажу вам честно – после того, как я провёл каких-то полдня на лошади, я еле ходил. То место, что откровенно называется промежностью, болело, словно там был сплошной синяк. В итоге я ковылял, словно раненый, в раскоряку. Ещё эта кольчуга, которую князь заставил одеть, звенела, как бубенчики, при каждом шаге.
Князь, перед тем как выехать, вручил мне полное обмундирование – кольчугу, меч, шлем и щит. Всё как полагается. Только лук не дал – да оно и к лучшему, лишнюю тяжесть с собой таскать. Доложу я вам, что весь этот прикид весил килограмм десять. «Рубашечка» одна тянула на три кило, да ещё шлем со щитом были весьма нелёгкими. Хорошо, что на марше допускалось снимать шлем и покрывать голову платком, а щит можно было повесить на бок своей коняшки. Меч болтался справа и постоянно задевал за ногу. В общем, издержки военного времени – тогда без такой экипировки путешествовать в степях было большим легкомыслием.
Во время «обеденного перерыва» я с удовольствием осматривал быт русских крестьян того времени. Отметил, что дома были добротные, а люди не забитые, а держащиеся с достоинством. В их взглядах читалось: «Ну да, князь, и что дальше? Такая профессия, никуда не денешься. А мы – крестьяне». Это в дальнейшем всяческое человеческое достоинство в нашей стране будет уничтожаться жестокостью и самолюбием властьимущих, а также всяческими жуткими набегами чужестранцев.
В глазах крестьян, конечно, мелькнул страх, когда они услышали слово «князь», но имя Мономаха их совершенно успокоило – Владимира Всеволодовича здесь явно уважали и не боялись.
Я заметил, что крестьян тоже пригласили к трапезе, причём князь распорядился угостить их хлебом из своего обоза. Деталь, конечно, невозможная для более поздних времен – когда на Руси усилилась государственность, но улетучилась святость.
Княгиня Агафья не выглядела весёлой. И я её отлично понимал – ехать на чужбину к жениху, которого никогда в жизни не видела, это не на борщ к тетке пожаловать. Но что ж поделаешь – политика…
Агафью везли выдавать замуж за Людовика VI, короля Франции, прозванного Толстым. По свидетельствам многих, этот самый король был вовсе неплохим парнем – воспитывался в монастыре, благодаря чему имел незлобивый нрав и испытывал особый трепет к церкви и священнослужителям. Такой брак несомненно послужил бы сближению двух держав, тем более, что на Западе в этот период Русь уже начали усиленно отторгать. По сути, это была ещё одна отчаянная попытка князя «задружить» с Европой. Которая уже разнюхала растущую силу «русов». Не исключено, что именно здесь закладывался раскол между Востоком и Западом, между тягой к духовной жизни или к земному уютному обустройству.
Перед походом князь вкратце рассказал мне о животрепещущих подробностях византийского быта. Русь забирала от умирающей империи драгоценную веру, а вот от остальных мерзостей стремилась откреститься:
– Есть у них судебный сборник, – сморщился князь, – «Эклога» называется. Так там сплошное членовредительство. Руки, ноги рубят, ослепляют. Не по-русски это. Я Бога боюсь – всё у нас штрафами заменено, в крайнем случае, всыпят провинившемуся плетей. Но ноздри вырывать – это пусть оставят себе!
…Уезжая, князь одарил крестьян серебром. Плата за быка была столь щедрой, что старейшина не хотел брать и всячески отказывался. Ещё одна выразительная деталь нравов наших предков, которых спустя века станут считать жестокими…
…Семь дней в конном походе закалят любого человека. Первые несколько дней я не мог уснуть вечерами – ломило всё тело. Руки, вынужденные весь день держать поводья, отваливались, спина ныла, а про ноги и вовсе говорить не буду. Однако, ежедневная тренировка сделала своё дело – теперь я прекрасно держусь в седле, а Василько за несколько обеденных привалов научил меня «русской джигитовке». Другой дружинник, Игнат, суровый мужик саженного роста, по вечерам учит меня обращаться с копьём и мечом. Выходит плохо – после короткой сшибки Игнат угрюмо констатирует: «Убит». Иногда он лупит меня мечом плашмя по спине – для пущей науки. Это весьма больно, доложу я вам – меч увесистый, да и рука у воина мощная.
Меня поразило, как двигается этот дружинник во время тренировок. Современные спортобозреватели наверняка применили бы к нему знаменитую фразу: «Порхает как бабочка, а жалит как пчела». Он молниеносно уклонялся от моих выпадов лёгкими движениями – попасть в него было почти нереально, словно в трепыхающуюся на ветру тряпку.
– Работают меч и щит, – наставлял он меня, – щит закрывает, если не можешь увернуться, меч разит. Ноги лёгкие, готовы к прыжку, как у зверя.
На шестой день я пару раз смог коснуться Игната мечом. При этом у меня было ощущение, что он поддался. До его уровня мне пока – как до Пекина на карачках. Зато в «конной школе Василька» есть существенные успехи – мы учимся скакать во весь опор, работая мечом направо и налево. Я всегда любил лошадей – без фанатизма, но уж больно эти животные красивы и грациозны.
Во время последнего дневного перехода, князь, почему-то воспылавший ко мне доверием, поведал мне полную боли и разочарования историю замужества двух своих дочерей.
– Понимаешь, Санько, – объяснял он, – у нас, князей, жизнь не такая сладкая, как думается. Всюду только и ишешь выгоду для земли русской, даже личную жизнь, своих родных отдаешь для этого. Сколько я сил положил, чтобы укрепить отношения с соседними державами!
Владимир Всеволодович рассказал о замужестве своей старшей дочери Марии. Он выдал её за наследника византийского трона Льва Диогена, которого впоследствии многие историки посчитали за самозванца:
– Сами же интриганы византийские и распространили эти слухи. Он имел права на трон, как законный сын своего отца, убитого заговорщиками.
По словам князя, византийский царевич сейчас правил в болгарском городе Доростоле:
– А доченька моя, Мария, в Киеве одна. Да и что за жизнь у них? Царевич всё время в походах, воюет без конца. Я почему за него дочь отдал? Да потому, что он настоящий человек – прямой и честный. С ним можно иметь дело. А сегодня Византия – это гнездо змей. Они своих не жалеют, да пытаются всем миром управлять. Мы уже несколько раз их укорачивали, но видно мало…
История второй дочери князя была ещё более трагичной. Она была выдана замуж за Кальмана I, короля Венгрии. Но Кальман начал искать сближения с Византией, дабы противодействовать влиянию папы. А отношения с Византией у Мономаха тогда были очень плохими – греческая империя, словно нынешняя Америка, активно вмешивалась во внутренние дела других стран.
– Нос эти греки суют, куда не надо, да всё указывать норовят, – проворчал князь, – да это бы ещё полбеды, ежели бы не интриговали, да не ссорили князей русских. Вечно посулами да подарками кого-то купят, а кого не купят – улестят речами сладкими.