Санкция на жизнь
Шрифт:
Первое – он остался жив.
Второе и третье – запястья были сцеплены за спиной наручниками, а израненные ноги ниже колен наспех перебинтованы.
И четвертое – рядом валялся Поребрик с расквашенной до неузнаваемости мордой…
Последнее, что Нужный помнил, это как они, выжимая остатки энергии из костенеющих мышц, подходят к уходящему вверх эллингу, по которому вагонетки попадают в грузовые ангары космодрома, и пытаются волоком затащить Уиндела в шлюзовые отсеки. Тело ученого тяжелое. Оно то и дело норовит соскользнуть обратно… Поребрик, спотыкаясь, забирается на платформу и пытается разблокировать внутреннюю переборку… В этот момент начинается феррумитовая «метель», и Стас чувствует, как его ноги пронзают тысячи микроскопических частиц… Нижняя часть скафа начинает расползаться по швам, и космический холод хищным зверем раздирает кожу… Внешняя перегородка захлопывается, отделяя кессон от вакуума, но давление нагнетается недостаточно быстро, и начинается эффект декомпрессии. Стас валится на пол и корчится от страшной боли в суставах и черепе… Он отчаянно колотит по голеням руками, словно пытается сбить с них несуществующий огонь… Икры пылают и адски зудят, кажется, что сосуды лопаются от вскипевшей в них крови, будто ноги охвачены жарким пламенем, а не харонской стужей… Давление наконец выравнивается, теплый воздух проникает через растрескавшиеся слои скафа и обволакивает тело, как мягкая простыня… Нужного перестает выгибать дугой, но багряная муть застилает глаза, и горячие капли то ли крови, то ли пота текут по щекам и шее, скапливаясь возле горловины шлема… Распахивается внутренняя переборка, и два санкцира спецназначения в легких бронескафах громыхают по платформе с короткоствольными «Рариями» наперевес. Поребрик – и откуда у этого буйвола только силы остались! — с отчаянным воплем бросается на ближайшего, но получает зверскую зуботычину прикладом и отлетает в сторону. Видно, что стекло его шлема разбито и несколько осколков порезали лоб и нос… Нужный пытается отползти в сторону, но разряд электрошокера швыряет его в антрацитовую бездну небытия…
Стас подтянул колени к лицу и скривился от тупой боли, глядя, как на свежих ранах выступают капли крови. Он осторожно подполз к стенке и медленно поднялся на ноги, неуклюже помогая себе сцепленными сзади руками. Радовало одно: «браслеты» на запястьях были самые обыкновенные – «смертельные обручи» сняли, пока беглецы валялись в отключке.
Помещение, в котором их заперли, было круглым, похожим на короб от гигантского вентилятора. Сходства добавляли металлические балки в высоком потолке, расходящиеся лучами от центра к внешнему радиусу, и толстый столб, торчащий посредине.
— Лопастей не хватает для полного счастья… — пробурчал Стас, с трудом отлепляя сухой язык от нёба. — Эй, Поребрик, ты живой? Слышь, масть? Уиндел-то где… Неужто не донесли? Да нет, вроде бы он тоже в кессоне был, когда санкциры вбежали…
Поребрик застонал и заворочался. Его широкая физиономия теперь превратилась в один здоровенный кровоподтек. Нескольких зубов, кажется, не хватало, оба глаза заплыли, нос был сломан.
Стас отвел взгляд от фиолетового месива.
Ну и ну… Славно поработали спецназовцы над макияжем бугая.
— Помнишь, што было пошле кешшона? — прошепелявил Поребрик и подергал руками, проверяя наручники на прочность.
Нужный отрицательно помотал головой, подковылял к единственной двери, ведущей из помещения наружу, и тупо уставился на серый металл. Замка не было, видимо, дверь запиралась с помощью магнита.
— Хорошо, што не помнишь…
— На кой черт ты на санкцира ломанулся, идиот? Это ж тебе не курва-вертухай – это спецназ. Здесь какой-никакой, а космодром. Охрана серьезная, как на любом стратегическом объекте. Вот вжарил бы он тебе из «Рарии» от бедра…
— Он меня не бил, Штреко… Тьфу ты… Нужный. — Стас обернулся и удивленно воззрился на Поребрика. Тот ощерился – двух верхних зубов и впрямь не хватало. — Он меня уродовал…
Нехороший холодок пробежал у Стаса вдоль позвоночника.
— Не понял, — сказал он. — Что значит… «он»? Спецназовец, что ль?
— Хана нам ш тобой, — просто ответил Поребрик. — И головояйцему твоему – тоже хана…
— Да о чем ты базаришь, масть? — раздраженно крикнул Нужный, облокачиваясь спиной на дверь и ощущая вдруг, как металл проваливается назад под лопатками.
Стас резко развернулся и обнаружил, что дверь полуоткрыта. Она, оказывается, вообще не была заперта…
— Вот те на! — хмыкнул он.
— Не ходи туда, Нужный, — внезапно забормотал Поребрик, съежившись и отползая к противоположной стене. — Не надо, не ходи… Я раньше не верил, што он извращенец и шадюга… Думал, зря швистят стукари да приукрашивают! Ан нет! Он монштр, Нужный! Монштр…
Последнее слово как-то даже забавно прозвучало в устах Поребрика.
— Монштр… — повторил здоровяк, шамкая отбитыми губами.
Действительно, забавное звучание.
И от этого – еще более жуткое…
— Ты о начальнике лагеря? — негромко спросил Стас, с опаской косясь на изгиб коридора, уходящий в полумрак. — О куме?
— Да-да, — быстро закивал Поребрик. Стас с ужасом отметил, что разбитый подбородок у того трясется, словно красно-бурое желе. — Он монштр… у него же там дети…
— Дети?! — У Стаса глаза полезли на лоб. — Господи боже… Но откуда на «Хароне-зеро»… дети?
Поребрик снова страшно заулыбался своим щербатым ртом. На деснах у него выступила розовая пена.
— Ты не понял, Нужный… — прошептал здоровяк. — Он не пытает детей…
Стас обескураженно уставился на Поребрика, не зная, что сказать.
А тот, помолчав немного, еще тише произнес:
— Он их заставляет пытать.
Сначала Стас решил – это дурной сон. Несколько тягучих секунд он ждал, когда же наконец проснется на своей шконке и смахнет со лба холодный пот… Но чем дольше он смотрел на мальчика лет десяти-двенадцати, плавно двигающегося по кругу приставными шагами, тем явственней осознавал: вокруг – явь. Безумная и пугающая до такой степени, что хочется кричать. Да только в горло словно вбили огромный комок ваты, и звуку негде протиснуться.
Когда их с Поребриком втолкнули в ангар, Нужный первым делом обратил внимание на Уиндела, стоявшего возле большого промышленного погрузчика. Ученый был бледен, как мелованная бумага. Из одежды на худощавом теле были лишь серые от многодневного пота тюремные трусы. Он еле держался на ногах после нескольких часов, проведенных без сознания. Взгляд его при этом был каким-то бешеным, мечущимся. Именно широко раскрытые глаза Уиндела заставили Стаса содрогнуться с самого начала.
А потом он увидел мальчика.
Жилистый, смуглый, с темным ежиком волос, пацан кружил возле Уиндела, не позволяя тому отойти от погрузчика. В руках он крепко сжимал короткий тесак, который поблескивал в свете прожекторов. Оружие не походило на вычищенный и ухоженный музейный экспонат с девственной сталью – его широкое лезвие местами было покрыто бурыми пятнами. Оно уже познало вкус плоти.
Паренек уверенно помахивал тесаком из стороны в сторону, словно его с самого детства учили обращаться с холодным оружием. Ростом он был раза в два ниже Жаквина, да и в весе порядочно уступал, но грозная сталь уравнивала шансы. К тому же, ученый явно не мог сообразить, как поступить в такой ситуации…