Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года
Шрифт:
– Вызвали за недопоставку, - развел руками Данилов.
– Шпицрутены для нас заготовили - ивовые, свежие, да еще в уксусе вымочены.
Тут раздался звук боцманской дудки и лихая команда. Прибыло адмиралтейское начальство. Бурмистр Данилов успел прокричать удаляющемуся приятелю:
– Нартов! Андрей Константинович! Ты на обратном-то пути сюда загляни. Мне с тобой ой как надо покалякать!
Вице-адмирал граф Головин с утра, видимо, куда-то к царице нацелился. Был одет не в форменный, а в придворный, расшитый пальметтами кафтан. Вице-адмирал восседал на стульчике, обмахиваясь голландской газеткой. Вокруг переминалась свита в великолепных и столь утомительных для лета париках. Порхал немецкий говорок с глубокими "О, я!" и поминутным "экселенц, экселенц!", что значит - ваше превосходительство. Вызванные подрядчики и поставщики стояли напротив, ждали.
Мимо демонстрационно пронесли корыто с вымоченными розгами.
– А нам на это наплевать, - сказал сквозь зубы подрядчик Чиркин бурмистру Данилову.
– Нас царь Петр Алексеевич, случалось, и за уши драл, зато после виктории полтавской в губы целовал.
Граф, не вставая, начал с того, что изъявил всем свой гнев.
Указал на рею, где покачивались веревочные петли. Велел хорошенечко все это обдумать, а сам встал и спустился в кают-компанию. За ним направилась вся свита. Вызванные стояли на солнцепеке, ровно перед плахой. Конопатчики в люльках сверху смотрели - что будет.
Вдруг подрядчик Чиркин, кожевенных заводов владелец, ударил картузом об пол и вышел из строя.
– - Я полагал, по делу приглашали, - заявил он.--У нас времени нету, подвоз стоит... Нам государыня самолично тысячу рублев...
И направился к наружному трапу.
– Цурюк! закричал на него дежурный.
– Куда лезешь, скотина?
Низенький Чиркин даже не взглянул на верзилу. Поставил ногу на ступеньку веревочного трапа и стал спускаться. Трость дежурного так и повисла в воздухе. Купеческая челядь приняла хозяина с бережением, усадила в карету.
Тогда сорвалась с места и вся масса поставщиков и подрядчиков. Кинулись к трапам, зло кричали на вахтенных, пытавшихся задержать. На крик, кудахтая по-иноземному, выбежала и свита, а палуба была уже пуста. Конопатчики в люльках, на верху мачт, смеялись не скрывая.
– Вот так-то, Константиныч, - сказал бурмистр Данилов, отыскав в адмиралтейской роще своего знакомца.
– И не знаем, что теперь с нами будет за ту ретираду. В железа посадят.
– У!
– ответил Нартов, раскуривая трубочку-носогрейку.
– Бог не выдаст, свинья не съест.
Они уселись на бревно в тенек, возле главной башни Адмиралтейства. Мимо катились тележки с гравием, шагал взвод матросов, торговки волокли жбаны со щами.
– Ему и не до вас, Головину-то, - продолжал Нартов, посасывая трубочку.
– У него все мозги в царицыной прихожей, где куется Россия иная, чем при Петре Алексеевиче.
При упоминании покойного императора Нартов достал большой клетчатый платок и вытер им краешки глаз.
– Ты-то зачем сюда приходил?
– спросил после некоторого молчания бурмистр Данилов.
– Место новое ищу. Токарню мою надо переносить. Да разве здесь работа? Точат по шаблону балясины для корабельных перил ни уму ни сердцу. Я тебе как-нибудь покажу паникадило для Петропавловского собора, которое я сделал в память о государстве. Вот там выточка - у каждого усика по двенадцать перемен резца.
– А зачем тебе токарню переносить? Тебе еще покойный император сарай пристроил у самого Летнего дворца.
– В том-то и дело, брат, в том-то и дело! Шумно теперь от моих станков при дворце, хлопотно. Сама-то государыня ничего не говорит. Она со мной приветлива:
"Как живешь, Нартов?" да "Не болеешь ли, Нартов?" А вот лифляндец треклятый, Левенвольд, красавчик, то и дело гонцов ко мне присылает: "Нельзя ли без скрипа, цесаревна книжку изволят читать..." Без скрипа, с ума сошли! А то раз его высочество, герцог голштинский...
Он не договорил, шумно засосал свою трубку, похлопал по карману, ища кошель с табаком.
– И вообще, скажу я тебе, - нагнулся он к уху бурмистра.^ Все кругом пошло в расстройство. Со стороны, все как и было при покойнике царе. АН нет, словно опустевший улей, пчелы-то гудят, да все без толку. Матка улетела, и каюк!
– Ну, это ты перехватил, Константиныч!
– сказал бурмистр, не любивший опасных разговоров.
– А погляди сам!
– Нартов указал на Адмиралтейство.
Там, внутри огромного четырехугольника зданий, располагалась верфь. На каменных эллингах и в деревянных доках высились строящиеся корабли. Пузатые их бока и свисающие снасти, квадратные люки для пушек виднелись везде, куда хватал глаз. Множество людей сновали везде действительно как пчелы или, вернее, как муравьи. Казалось, корабли эти вот-вот покинут верфь и выйдут в море.
– Ан нет!
– заговорщически продолжал Нартов.
– При Петре Алексеевиче стопушечный корабль строился полтора года, истинный крест! Сорокапушечный фрегат строился год. А все то, что ты сейчас видишь, было заложено еще при нем. И стоят те корабли уже по три, по четыре года, и конца этому никакого не видать!
– Ого-го-o!
– вдруг закричал над ними артельщик, вышедший с ватагой крючников.
– Отцы, позвольте вас побеспокоить, бревно забрать. Поскольку это и не бревно, а салинг с корабля "Стремительный".
Приятели поднялись, разминая ноги.
– Дел, брат, у нас, я вижу, срочных нет, - сказал Нартов.
– Пойдем-ка лучше ко мне домой, я рядом живу, а ты у меня еще не бывал.
2
Молоденькие клены просунули лапчатые листья в раскрытое окно. Зеленый полумрак царил в низенькой горнице.
– Что ж ты, Константиныч, в мазанке такой тесной живешь?
– сказал бурмистр, хрустя чесночком.
– Тебе же покойный государь вон какую домину отгрохал, в три жилья!
Действительно, перед окошком возвышался дом в три этажа, фасадом на малую улицу Морской слободки.