Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года
Шрифт:
А тут и Сонька Золотая Ручка!
Об ней где только не судачат, но даже тайные подсыльщики плечами пожимают. И при дворе о ней заходит речь, а он, он всесильный бог полиции отделывается милым анекдотцем!
Но сыщицкое чутье ему подсказывает: здесь не простая татьба, тут поднимай выше! Здесь в один узел может быть завязана и пропажа философского камня, и загадочный академикус, и даже такая, казалось бы, далекая вещь, как внезапное появление британско-датского союзного флота у берегов Эстляндии, о чем сообщали морские дозоры.
Тут большая политика! И политику
Кто же теперь? Только Антон Девиер.
Правда, есть еще светлейший князь, генерал-фельдмаршал, санктпетербургский генерал-губернатор Александр Данилович, его, Девиера, свояк и первое лицо в империи. Но и он на чем-нибудь да споткнется: если не на курляндском герцогстве, то на ста тысячах ефимков, позаимствованных из казны; если не на жителях города Батурина, которых он раздел и по миру пустил, то на великом князе Петре Алексеевиче. Царевич этот - мальчик; мальчик, а на всеобщего благодетеля косенько так поглядывает!
А что же делать с этой босоногой нимфой в крашенинном платке, повязанном на самые брови, которая только и талдычит свое: "Максим Петрович, Максим Петрович..." Кнутом, что ли, пройтись или так пугануть?
Девиер заправился понюшкой а ля виолетт и, комически сдвинув брови, спросил:
– А может быть, та Сонька полюбила его?
– Кого?
– Да Максима Петровича твоего! Алена вся обмерла. Эта простая мысль не приходила ей в голову.
– Этого не может быть... Господин полицеймейстер, Антон Мануйлович!..
– еле промолвила она. Девиер усмехнулся и закивал головой.
– Да, да, почему же нет? Сидит себе, наверное, Максим Петрович на своей квартире и пьет остуженный узвар.
– Правда?
– Алена с надеждой так и устремилась к генерал-полицеймейстеру.
Эк она обрадовалась тому, что он, может быть, жив! Даже на Соньку рукой махнула. Никто никогда Антона Девиера не любил так, как любит эта русская девушка своего простого парня, который, может быть, и не заслуживает того... И Антону Мануйловичу захотелось улыбнуться ее доверчивому взгляду.
– Ладно, ладно, ступай... Там он, в своей каморке, дома. Я, может быть, и не всесильный полицейский, но уж главный угадчик, это точно!
– Курицын!
– крикнул он как можно более зверским тоном, чтобы сбить лирическое настроение.
– Чтоб тебя паралик!
Старый служака явился немедленно.
– Кто такая маркиза Лена-Зофия Кастеллафранка да Сервейра?
– Не могу знать, ваше превосходительство!
– Ой ли?
– прищурился Девиер.
– К вечеру приготовишь о ней выписку из реестра проживающих. А сейчас свистать всех наверх - едем!
4
В полдень трое в черных масках постучались в домик Нартова. Царский токарь встретил их в галстуке, собрался куда-то ехать.
– Андрей Константинович, -
– Кому ты сдаешь свой каменный дом в три жилья?
– Как кому?
– удивился Нартов.
– Чужестранка одна... Но она сказывала, что полиция... Вот и господин аудитор Курицын...
Девиер мрачно обернулся на Курицына, и у того сделалось лицо шафранового цвета.
– Да я не об этом, - сказал Девиер.
– Куриозно знать, почему та маркиза не спешит представиться ко двору? Или кто ей разрешил противу указа вино в своем доме продавать? Тебе твоя квартирантка не сказывала?
Нартов окончательно растерялся. Прижав руки к кружевной груди, стал говорить о новом поручении государыни. У Шумахера вот никак не клеится с обучением российского юношества. По указу блаженныя и вечнодостойныя памяти государя Петра Алексеевича...
При упоминании покойного императора чины полиции встали и благоговейно перекрестились.
– Но я же другое...
– вежливо перебил хозяина Девиер.
Нартов продолжал твердить, что с квартиранткой своей он и не видится, что и сдавал-то дом не он сам - при этом он с недоумением смотрел на аудитора Курицына,- что станок новый они с академикусом Бильфингером придумали.
Генерал-полицеймейстер отпустил Нартова, тем более что его коляска стояла уже готовой во дворе. А сам испросил позволения остаться в его домике с одной чрезвычайно важной целью.
– Понаблюдаем, - сказал он своим спутникам, подходя к окну. После вчерашних событий сегодня что-нибудь да стрясется.
За его спиной аудитор Курицын встал на колени, гулко ударил себя в грудь.
– Ваше превосходительство, смилуйтесь!
– Морра фуэнтес!
– прорычал Девиер, не оборачиваясь от окна.- Вот этого я не прощаю... Сколько от Соньки берешь интересу?
А во дворе и вправду начали разворачиваться новые события. Пугая разомлевших от жары кур, въехали весьма расхлябанные дроги.
– Цо-о! Цом-цобара!
– покрикивал на лошадей возница, похожий на цыгана.
– Ба!
– удивился генерал-полицеймейстер.
– Весь фамильный выезд князей Кантемиров прибыл в Морскую слободку. А это кто с ними в белой рубахе, зубастый?
– Евмолпий Холявин, - ответил из-за его спины аудитор Курицын. Преображенского полка сержант.
– Персона!
– усмехнулся Девиер. В народе говорят преображенца и в рогоже узнаешь.
– А еще говорят, - доложил Курицын, - самохвалы и железные носы.
– Курицын!
– строго сказал Девиер.
– Не подлизывайся, прощения тебе не будет!
– Да ваше превосходительство!
– оправдывался Курицын.
– Это же такие крохи! Даже стыдно было вам докладывать... Тут все вольные дома на откупе у светлейшего князя, владельцы суть подставные лица.
– Ладно на светлейшего ссылаться, - остановил его Девиер.
– Знаете, что мне он не по плечу. Преображенцы, а за ними слуги, вскочили на крыльцо, стали стучать в дверь. В доме - ни движения, занавеска не дрогнула на окне.