Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года
Шрифт:
– Тс-с!
– со страхом поднял палец Весельчак.
– У нас женщинам воспрещено... Только наша синьора да ее горничная. Но та черна, как дьяволица.
– Весельчак, голубчик!
– стала подлизываться Алена.
– Я тебе что-нибудь подарю. Хочешь вот, шнурочек витой? Будешь на нем крестик носить.
– На что мне твой шнурочек? Повеситься на нем разве, га-га-га! Давай лучше поцелуемся.
И поскольку Алена пыталась за его спиной проникнуть в дверь, он загородил вход мажордомским жезлом.
– Весельчак, миленький... А как тебя, кстати, зовут?
– Весельчак зовут, как еще.
– Нет, как тебя звали при крещении?
– Что ты, господь с тобой! Иваном я наречен.
– Ванечка, ну пропусти! Мне очень надо! Но гайдук только крутил своею маленькой головкой. В это время в Раю случился перерыв, гости спустились подышать свежим воздухом, обсуждали перипетии карточных баталий.
– У меня оставались тройка и валет!
– объяснил высокий преображенец, из-под маски которого торчали черные усы.
– А он все подваливает и подваливает.
Алена узнала его. Это был князь Кантемир, и его братец, томный и похожий на цыганку, был тут же. Они частенько привозили домой ее подвыпившего барина.
А вот и сам Евмолп Холявин. Снял носатую маску и курит модную коротенькую трубку. Похохатывает, сплевывает, цыкает зубом и вообще являет собой пример самой изысканной публики Санктпетербурга. Алена проворно спряталась за широкую спину гайдука, который спешил выколачивать и снова набивать трубки господам, получая за это грошики и полушки.
– А как наши слуги?
– осведомился старший Кантемир.
– Не извольте беспокоиться, - заверил Весельчак.
Они внизу. Им пиво подано и соленые галеты.
Вышел банкомет Цыцурин, оправляя модное жабо. Рядом с князьями почел стоять неудобным, отошел в угол, где обнаружил Алену.
– Ого, девочка!
– удивился он.
– Что за глазки, что за щечки! Э, Весельчак, амуры тут крутишь? Не знаешь, что ли, запрета? А ну-ка, гони ее отсюда в три шеи!
Но тут на верхнем этаже раздался колокольчик, призывавший к игре, и Цыцурин спешно удалился.
– Что, дождалась?
– спросил сумрачно Весельчак.
Алена испуганно притихла.
Выбежал музыкант Кика, вихляя ручками-ножками. Завидев Алену, затараторил по-итальянски. Взял ее за подбородок, прикосновение его показалось ей противным, будто это лапа паука.
Она оттолкнула его так, что с криком: "Ке квеста донна!" (то есть "Что за женщина!") - он врезался в Холявина, а тот отправил его в куст крапивы.
10
Лошади цугом подвезли казенную карету с гербами, и на крыльце все стихло - разговоры, смех, итальянская протестующая речь.
С запяток соскочили офицеры, откинули подножку, распахнули дверь. Вышел сухощавый старик в партикулярном сюртуке и венецианской полумаске. За ним два полковника при трехцветных перевязях и при шпагах.
– Батюшки!
– вздохнул Весельчак.
– Да это же князь Репнин, главнокомандующий гвардией! Разгон учинять игрокам!
– А почему он сам в маске - спросила Алена.
– И точно, - удивился Весельчак.
– И не в мундире! Курившие на крыльце тоже узнали генерал-фельдмаршала, бросили трубки, подтянулись.
Репнин стремительно взошел на крыльцо, сказал, подавляя одышку:
– Преображенские мундиры и здесь играют в открытую. Будто нет законов покойного государя, нет воинских уставов, да и вообще нет ни чести, ни совести.
– А почему бы, ваше высокопревосходительство, - дерзко вставил Евмолп Холявин, - российскому офицеру в свободное от службы время и не поразвлечься? Разве от этого пострадает его воинская честь?
– Эх, - ответил князь Репнин, - молодой человек! Меня самого сюда беда моя привела... Я бы тебе рассказал, как, будучи разжалован государем, я три раза в штыковую рядовым ходил и заслужил прощение собственной кровью. Мы-то думали о пользе отечества, а от вас только и слышишь - развлечься да развлечься. Э, тебе этого не понять!
– Почему не понять?
– продолжал дерзить Холявин, хотя Кантемиры вовсю щипали его за локти.
– Разве мы виноваты, что по молодости в боях не бывали? Сегодня в картишки, а завтра, может быть, и в поход пойдем!
– Видел я ваши походы!
– махнул рукой князь Репнин.
– Как при кончине государя нашего Петра Алексеевича вы, преображенцы. Сенат окружили и заставили возвести на престол царицу, в обход законнейшего наследника, внука государева!
И поскольку адъютанты также щипали его за локти, он к ним обернулся.
– Я правду говорю! Я и при дворе говорю то же самое!
Он овладел собой и, отвернувшись от преображенцев, приказал вызвать хозяйку.
– Синьора в отъезде, - залепетал обомлевший Весельчак.
– Не угодно ли домоправителя?
Спешно вышел Цыцурин. Все, кто был в вертограде, высунулись в окошки.
Генерал-фельдмаршал громко потребовал, чтобы ему тотчас представили его внука, который долг и честь свою забыл за карточным столом. Преображенцы заулыбались и стали подталкивать друг друга.
Цыцурин доложил, что вольные дома и карточные игрища дозволены указом ее императорского величества...
– Знаю!
– перебил генерал-фельдмаршал, - Что же касается их сиятельства, молодого князя Николая Репнина, Цыцурин их знать не знает, потому что все высокопоставленные особы -и это отнюдь законом не запрещено--бывают здесь инкогнито и в масках.
Тут Евмолп Холявин опять вмешался не в свое дело:
– Его Сонька взяла с собою кататься на острова.
– Какая Сонька? спросил князь, а среди публики пошло движение и смешок.