Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года
Шрифт:
Расправляя салфетку, светлейший перво-наперво отметил, что рядом со старшей дочерью, красавицей Марией, место оставлено пустым. Торчит клином накрахмаленная салфетка.
Это, конечно, место Сапеги, ее жениха, оставлено пустым, как для покойника. Ну и пусть! Для Александра Даниловича он и есть теперь покойник, горделивый пан Сапега! Не успели слухи расползтись, что светлейшему в Курляндии не повезло, как пан сей мигом в другой лагерь перебежал!
Шут с ним, однако! Фортуна еще выше поднимет блистающий венец, и зятем светлейшего станет внук
А в остальном ничего не изменилось в дружном семействе Меншиковых. Хозяйка, Дарья Михайловна, разливает чай сама, лакеи только носят блюда. Женщина она болезненная, глаза вечно на мокром месте. Вот и сейчас платок вынимает - разжалобила ее рассказом приживалка, комнатная старушка, о своей сватье, у которой где-то в Симбирской провинции и лохмотишко зело убогой, и свеч не на что выменять, богу поставить... И вслед за носовым платком из ридикюля светлейшей княгини достается серебряный полтинник и жалуется на свечки той симбирской сватье.
Светлейший от возмущения еле ногой не топнул. Подобно царю Петру, он терпеть не мог нищих да убогих, но в семье он привык уважать интересы близких.
Рядом с хозяюшкой ее сестра. Варвара Михайловна, горбунья. Нос у нее ниже подбородка, как говорится в народе - в чужие горшки совать. А глаза быстрые, острые, так всех подряд и нанизывают. С нею также сидит приживалка, явилась благодарить за место фрейлины при великих княжнах. Расписывает полученные там блага: "Ежедневно, матушка, получаем мы кошт полпива по шесть бутылок, а рейнвейну и красного можно брать по охоте..."
Лет двадцать тому назад сестры Арсеньевы - Дарья и Варвара веселушки, выдумщицы, певуньи, были взяты к царевне Наталье Алексеевне в терем. Царевна, любимая сестра царя Петра, сама была спора на всяческие забавы, а при ней тогда состояла и Марта Скавронская, соломенная вдова шведского трубача. Царь туда хаживал, было ему там и семейно и уютно, Алексашка Меншиков, конечно, был и там рядом с ним. Как только лифляндка Марта стала женой государя, а потом и императрицей Екатериной Алексеевной, так и нежная Дашенька Арсеньева сделалась женою царского любимца. Сестра же ее, горбунья, последовала за нею в дом Меншикова, и светлейший по-своему и ее полюбил - за разум министерский, за хитрость ума, коей иному сенатору недоставало.
Берясь за перемену блюд, светлейший приветливо взглянул на свояченицу, он обнаружил, что та на него и смотреть не желает - сердится. Делает вид, что по горло занята обеспечением вновь пожалованной фрейлины.
А сердится она явно за то, что деверь ее не послушался, поехал в Курляндию, а получилось так, как она предрекала, - пустые хлопоты. "Там ведь эта пешка, Анна Иоанновна, - доказывал перед отъездом светлейший.
– А все царевны Иоанновны мне еще при покойнике Петре руку целовали". "Погодите, - возражала Варвара Михайловна, - эти Иоанновны вам за сию руку голову оторвут!"
А вот с независимым видом явился
Александр Данилович критически оглядел фигуру сына. Парик, последняя парижская новинка, причесан совсем необычно, на пробор, и коса есть с черною лентой. Мимо какого зеркала ни пройдет - поглядится. За стол уселся в головном уборе, в картузе голубого цвета, а порты у него замшевые, тоже из Парижа.
– Саша, Саша!
– закричали ему сестры.
– Нам перечни принесли театральные. Глянь: "Тюрьмовый заключенник, или Принц-нелюбодей", аглицкая пиеса. А вот другая - "Доктор принужденный", действо господина де Молиера. Что скажешь - посылать за местами?
2
Кабинет-секретарь, генерал-майор Волков, докладывал текущие бумаги. Амстердамские очки в серебряной оправе поблескивали у него на носу.
– Что копаешься?
– подгонял его светлейший.
– Давай сначала какие срочнее. Да сними ты эти окуляры, они тебе только мешают!
Убедившись, что секретарь еще не готов к докладу, светлейший выглянул в прихожую и увидел, что скороход, он же камер-герольд, любезничает с горничной. Завидев Меншикова, горничная скрылась, будто провалилась под пол.
– Мишка!
– рассердился Меншиков.
– Вечно тебя не дозовешься! Валяй-ка к госпоже Варваре Михайловне, пусть она ко мне пожаловать изволит.
Камер-герольд пустился во всю прыть, а Меншикова заинтересовало, куда могла так быстро исчезнуть девица. Он подошел и обнаружил возле конторки скорохода гобелен на стене.
"Так и знал, - установил светлейший, - тут потайной лаз. Уж в какой секретности архитектор мне эти сокровенные ходы делал, а теперь каждая горничная в доме ими пользуется".
– Читай, горе-секретарь!
– сказал он Волкову, вернувшись.
"Зело запустело в той Сибири за многими причинами, - докладывал Волков какую-то нуднейшую челобитную.
– А наипаче от великих расстояний, от малолюдства, от глупости прежде бывших владетелей..."
"При покойном императоре, - размышлял Меншиков, - многажды говорилось о необходимости изучать богатства Сибири. Однако за всем обилием военных и иных дел того в ход запусти гь lie успели. Разумеем запустить это дело днесь".
– Записывай!
– приказал он Волкову, прервав чтение перечня неурядиц. Президенту Академии Санктнетербургской господину Блументросту. Послать извольте в ту страну Сибирь экспедицию из многих академии вашей членов...
Явился камер-герольд, запыхавшийся от усердия, и сообщил, что госпожа свояченица его высококняжеской светлости ответствовали, якобы у господина губернатора и генерал-фельдмаршала к ней, свояченице, дел никаких нет и быть не может.
– Что-о?
– сперва разгневался светлейший. Но потом подумал про свояченицу - злится! И послал скорохода с тем же приглашением еще раз.