Сапфо, или Песни Розового берега
Шрифт:
— Я снова приветствую тебя, премудрая дева, вторая после Афины, — весело сказал Алкей. — А где Леонид? В доме? Или снова отправился на охоту?
— Да, он уехал, Алкей, — ответила Дидамия.
— Я чувствую, он точно не успокоится, пока не истребит на Лесбосе всех оленей и кабанов! И не удивлюсь, если он поймает в ручье крокодила или приведет откуда-нибудь единорога, у которого на рог будет нанизано два слона!
— Он, а также Эпифокл сегодня спешно отбыли на Фасос, — сказала без улыбки Дидамия.
— Как? — вскричал Алкей, удивленный. — Ты хочешь сказать, что Леонид отправился на своей триере
— Увы, не обижайся напрасно, Алкей, он ни с кем не попрощался.
— Но… погоди. Я ничего не понимаю. Мне нужно поговорить с Сапфо!
— Нет, Алкей, пока не получится. По крайней мере, до завтрашнего дня. Сапфо приказала никого к себе не пускать, а это значит, что старая Диодора загрызет всякого, кто попытается нарушить ее покой, — невесело вздохнула Дидамия.
— И меня тоже?
— Она сказала — никого, Алкей. Ни тебя, ни меня.
— И все же я ничего не понимаю, что здесь у вас произошло в мое отсутствие? А ты, как назло, Дидамия, говоришь сплошными загадками. Хоть кто-то может мне, наконец, нормально объяснить, что случилось? Послушай, а где Фаон?
Дидамия несколько помедлила, прежде чем ответить на вопрос Алкея.
— Он тоже уплыл на этой же триере, вместе с остальными.
— Как? Куда? Зачем?
— Наверное, сначала они возьмут путь на Фасос, чтобы доставить туда Эпифокла, а потом… Впрочем, нет, не знаю. Мне, конечно, хотелось бы надеяться, что Леонид доставит все же Фаона в Афины, но, боюсь, этого не произойдет, — рассудительно ответила Дидамия.
— Ты хочешь сказать, что Фаон тайно сбежал с рыжим пиратом, мерзавцем, прохиндеем, болтуном, обманщиком… — в бешенстве проговорил Алкей. — С этим ужасным, неотесанным болваном, с…
— Да, со своим отцом, — спокойно сказала Дидамия, видя, как у Алкея от удивления так и остался надолго открытым рот.
Вместо эпилога
ПАНТА РЕЙ (ВСЕ ТЕЧЕТ)
Однажды утром, когда служанки возле ручья набирали воду в амфоры и обсуждали между собой маленькие события прошедшего дня, а также ночи, они неожиданно увидели вдалеке медленно бредущего по дороге Эпифокла.
— Вот, гляди, к нам снова тащится этот дармоед, твоя обжорная пасть, — толкнула Диодора в толстый бок кухарку Вифинию, и та тяжело выпрямилась и тоже посмотрела на дорогу из-под козырька своей крупной ладони, которая так мощно умела месить тесто, что слоеное печенье получалось буквально воздушным.
— И не говори, точно, он, — недовольно проворчала Вифиния.
— Ну, конечно, и как раз сразу к завтраку. Вон как отощал без моих ореховых подливок, блюдолиз, еле ноги волочит. Нет, ты только посмотри, как старикашка похудел! Глазам своим не верю! Куда вообще подевался его живот? Похоже, он все свои потроха по дороге растерял!
— Ну конечно, Вифиния, на свои потроха этот хилосох, вороны его дери, небось построил себе дворец, а теперь идет нашим женщинам толковать про любовь, какие-то связки-развязки и непристойные в его возрасте желания…
— Желания? — засмеялась Вифиния. — Какие у него могут быть желания? Разве что тоска по тарелке каши или моей похлебке.
— Ха, это точно, Вифиния, — тоже рассмеялась тихим, дребезжащим смехом Диодора. — Наверное, когда два дня назад ты готовила нам диких уток в яблоках, то вкусный запах разнесся так далеко, что обжора не выдержал, прыгнул в море и вернулся сюда вплавь, не иначе… Ты бы, Вифиния, все же не слишком старалась в своей стряпне, а то возле нашего дома вечно, подобно мухам, будет кружиться полно всякого сброда. Вспомни сама, сколько тебе приходилось каждый день готовить мяса, рыбы и овощей, когда поэт сначала привез с собой этого старика, потом откуда-то вдруг появился рыжий мужик — тот вообще один мог запросто съесть целого быка, да еще вечно ошивался мальчишка, приемыш Алфидии. Ну, ты помнишь, у кого мы раньше всегда к столу брали жирное молоко. Тот самый, который потом с ними еще сбежал на корабле…
— Еще бы, как не помнить, — проворчала Вифиния, снова с неохотой наклоняясь к воде, которая стала уже по-осеннему прохладной, и если Вифинии приходилось возиться в ней слишком долго, то у нее начинало сильно ломить руки. — Ведь сразу же после этого все вдруг, словно проклятые, взялись наперебой болеть — то наша хозяйка вдруг совсем перестала есть, то потом Филистина… Измучилась я с ними совсем, кому только не приносила жертвы! Хорошо еще, что приехала дочка нашей госпожи, и после того, как сговорились о свадьбе, дело у нашей хозяйки все же постепенно пошло на поправку.
— А ты заметила зато, какой красавицей стала наша Клеила! — сразу заулыбалась Диодора. — А ведь только что была маленькой, сладенькой, но все равно от самого рождения с твердой косточкой внутри. Ох у нее, скажу я тебе, Вифиния, и характер! А жених ее, Гермий, — ну прямо под стать моей вишенке! Такой же смуглый, ровненький. Они напоминают мне две ягодки, которые обычно парочкой болтаются на дереве…
И Диодора растопырила два своих корявых пальца, показывая Вифинии, как на вишневом дереве чаще всего крепятся ягоды, словно та этого никогда не видела, а потом добавила:
— Но больше всего мне понравилось, как уважительно, и даже вроде как с родственной любовью относится Гермий к моей госпоже. Клеида ведь иногда на мою Сапфо фыркает — у нее с детства такой норов, что через коленку с первого раза ни за что не переломишь. А жених этот, Гермий, на людях вроде бы как не больно говорливый, но зато уже наедине нашу вишенку подучивает, а то порой и пожурит за мать-то. Говорит, твоя мать, Клеида, лучшая из лучших женщин, сразу после тебя, ее нельзя обижать неосторожным словечком.
— А ты, конечно, подслушивала? — догадалась, хмыкая, Вифиния. — Смотри, старая, когда-нибудь тебе как следует достанется за то, что ты слишком любишь по чужим спальням доглядывать да в замочные скважины без мыла пролезать. Сидела бы лучше со мной на кухне да помогала лепить из теста колобки, которые так любит твоя Клеида, — и то от тебя было бы больше пользы.
— А чего? — захихикала Диодора, слегка щипая кухарку за задницу. — Вот насмотрюсь разного, да старика беспузого наслушаюсь, и тоже, Вифиния, начну к тебе с любовью приставать. Вон у тебя какие гладкие бока! Словно у гусыни, откормленной лесными орехами!