Сармат. Кофе на крови
Шрифт:
Полуденное солнце наполняет ущелье влажным зноем. По самому краю берега вьется еле заметная тропка. Американец, прикованный наручником к Сарматову, пытается идти сам, но ноги его не держат. Оступившись, он с размаху падает в воду, увлекая за собой ненавистного майора.
— Воздух! — вдруг кричит Алан.
И опять все замирают, упав на острые камни и стараясь как можно плотнее слиться с ними.
Три черных вертолета несутся над ущельем в сторону пакистанской границы, а навстречу им в
— Мистер, как вас там, эта громкая музыка не наводит вас на некоторые раздумья?.. — Он показывает на часы. — Пятый час молотят...
— Дерьмо!.. Ублюдок! — шипит тот и, отвернувшись, здоровой рукой раскрывает «молнию» на брюках. Сарматов тут же хватает флягу и подставляет ее под струю мочи:
— Сюда, мистер, сюда... Да не стесняйся — здесь педиков и баб нет!
Происходящее вызывает общий интерес, даже отрешенно молчащий Силин оживляется.
— Зачем тебе его анализ? — удивленно спрашивает он. — В гости к богу можно и так...
— А это чтоб в приемной у апостола Павла в очереди не торчать, — отвечает Сарматов и сует флягу под нос американцу.
— Пей, полковник!.. Пей, выхода у тебя нет!..
Американец отшатывается, смотрит на майора с такой яростью, что, если бы взглядом можно было убивать, Сарматов уже давно бы умер в муках.
— Командир, ты что это? — ошалело спрашивает Алан. — Мы так не договаривались!
— Молчать, старлей! — обрывает его Сарматов.
— Вонючий садист! — выкрикивает американец и заходится в рвотных судорогах. — Ты не русский офицер! Ты есть мразь!
— Не пускай пузыри, полковник! — устало отмахивается Сарматов. — Мне они начинают действовать на нервы. Я тебе, между прочим, предлагаю за неимением лучшего древний казачий способ спасения от гангрены. Поверь, в чем, в чем, а в ранах, колотых и стреляных, мои предки толк знали!
— Казачий способ? — на ломаном русском недоверчиво переспрашивает американец. — Ты есть казакус?..
— Дед был «казакус», отец был сын казачий, а я — хрен собачий! — усмехнувшись, отвечает Сарматов, протягивая флягу. — Пей, полковник, и не ломайся, как целка!
Тот тянется к фляге, но, едва поднеся ее ко рту, снова заходится в рвотных спазмах и беспомощно смотрит на Сарматова.
Сарматов кивает Алану. Тот подходит и, запрокинув американцу голову, держит ее. Часть содержимого фляги Сарматов выливает полковнику в рот, а остатками поливает окровавленный бинт на его предплечье. Американец брезгливо морщится.
— Что поделаешь, полковник! — глядя на него с пониманием, говорит Сарматов. — Война красива в ваших голливудских боевиках, а в жизни она всегда пахнет дерьмом, мочой и блевотиной, не так ли?
— Йес! — выдавливает полковник.
— Похоже, мы начинаем понимать друг друга! — усмехается Сарматов, взваливая раненого на плечи. — В путь, мужики!
И снова тяжелое дыхание, хрип усталых людей, стоны американца, а из «зеленки» — громыхание взрывов и клекот боевых вертолетов, методично прочесывающих территорию.
Идти трудно. Тяжелые армейские ботинки периодически оскальзываются на мокрых от росы камнях. Влажный жаркий воздух забивает легкие, и дышать почти невозможно. Над головой вьются тучи каких-то мелких, больно жалящих мошек. Качается в такт шагам опрокинутый над хребтом узкий серп месяца. Где-то совсем рядом надрываются в истеричном вое шакалы. Их желто-зеленые глаза церковными свечами блуждают среди каменных завалов.
— Вот твари! — ежится Силин. — Верняк — наведут «духов»!
— Не психуй! — хрипит Сарматов, склонившийся под тяжестью здорового, как племенной бык, американца. — «Духи» пошли за нами всего с час назад.
— Свежо предание!.. — огрызается Силин.
— По шариату они должны до наступления темноты похоронить покойников, а наморозил их Савелов не один десяток... — пускается в объяснения Сарматов. — Потом еще вечерний намаз...
— Может, и так! — кивает Силин и со злостью пихает в бок висящего на плече Сарматова американца. — Но на рандеву с вертушкой из-за этого пидора мы уже не успеваем.
— Что предлагаешь?.. — осведомляется майор.
— Выйти на связь и назначить рандеву с вертушкой на завтра, а пока отлежаться в этой мышеловке, — отвечает тот.
Сарматов вздыхает и отрицательно качает головой, насколько это позволяет ему туша американца.
— Выход в эфир тут же засекут... Вертушку гробанут без вопросов. Мышеловку захлопнут.
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского... — лихо отвечает Силин.
— Как думаешь, почему эти уроды вот уже семь часов перепахивают «зеленку» вдоль и поперек? — устало спрашивает Сармат.
— Зло срывают... — неуверенно предположил Силин.
— Если бы!.. Им во что бы то ни стало нужно отправить на тот свет нас, что в общем-то само собой разумеется, но главное — этого полковника.
— На американцев что-то не очень похоже — они своих людей берегут.
— То-то и оно! Отсюда делаем вывод, что он знает что-то такое, чего контора дяди Никанора знать не должна, — уверенно заявил Сарматов. — И рисковать этим «чем-то» мы не имеет права. Иначе нам с вами грош цена в базарный день!
— Так, может, вытряхнуть из американца это «что-то», пока он не изобразил жмура? И никаких проблем! — предложил Силин, кровожадно поглядывая на полковника.
— Москва запретила нам задавать ему «лишние» вопросы, какая бы ситуация ни сложилась, — объяснил Сарматов.
Силин от удивления даже остановился:
— Круто!.. Вот так фитиль цэрэушникам!..
— Угу Они б за него, живого или мертвого, никаких денег не пожалели бы!..
— А я-то подумал, что он опять для обмена на какого-нибудь Корвалана!..