Сармат. Кофе на крови
Шрифт:
— Ничем не могу ему помочь! — разводит руками Сарматов. — Ну все, отдохнули — и в путь, братва!
И снова под ногами похрустывают камни и качается над заснеженным хребтом раскаленный диск азиатского солнца. Бурлак и Алан шагают впереди группы, и солнце образует у них над головами нестерпимо яркий, слепящий нимб.
— Смотри, майор, — показывает на них Савелов и усмехается, — да они у нас святые!..
— Грешные они, Савелов, — совершенно серьезно отвечает Сарматов. — Все на этой земле — грешные... Только мера греха у каждого своя...
Савелов кидает на него косой взгляд и
— О чем это ты, Игорь?
— О грехе!.. Или, скажешь, что это понятие тебе не знакомо?
— А-а, ты о той старой дурацкой истории?.. Не забыл, значит?..
Сарматов молчит. И Савелову становится ясно, что ничего он не забыл...
Вологда
27 апреля 1982 г.
За бетонным забором базы подготовки ОМСДОН (Отдельной мотострелковой дивизии оперативного назначения) шумит глухой таежный лес. На плацу идет обычная крутая тренировка. Здоровенные мужики преодолевают водно-грязевые препятствия, полосы огня, бросают ножи и топоры в движущиеся силуэты, крушат ладонями кирпичи и доски-горбылины.
В центре плаца орущий в двадцать луженых глоток круг, в котором мечется, выискивая место прорыва, Сарматов. Через Алана, Бурлака, Силина не прорваться, напротив — мужики послабее... Выпад в их сторону и сальто со спины — назад, через весь круг. Ноги в полете отбрасывают Алана, кулак в солнечное сплетение Бурлаку и одновременный удар головой в подбородок Силина, но... но лейтенант Савелов обхватывает Сарматова сзади и зажимает гортань.
— Так, так! — одобрительно кричит ему капитан Бардак, один из преподавателей учебки, кряжистый крепыш, прошедший огонь и воду... — Молодец, Сармат, теперь чуть назад и сцепить в замок руки на затылке Савелова...
Удалось!.. Взмахнув ногами в воздухе, Савелов летит чуть ли не под колеса тормозящего юзом газика. Из машины вылезает высокий, костистый полковник в смушковой папахе и орет во все горло:
— Сарматов, для беседы!..
Одной рукой он хватает подбежавшего Сарматова за плечо, другой тычет в сидящего в газике офицера в погонах внутренних войск:
— В соседней области групповой побег из зоны. Человек двадцать... Разоружили охрану — и в бега. С оружием. Командуй своим архаровцам: «В ружье».
— Из зоны? — переспрашивает Сарматов. — Но зеки не наш профиль...
— У всех у нас один профиль, старлей! — перебивает его полковник. — Советская власть и приказ начальства. Смекаешь, о чем я?..
— Так точно! — чеканит Сарматов.
Полковник наклоняется ближе и продолжает свистящим шепотом:
— Сбежали одни убийцы, педерасты, прочая шушера. Патронов на них не жалеть, смекаешь, о чем я?..
— Да, но... — заикается было Сарматов, но его тут же перебивают:
— Не мухорться, не мухорться, старлей! Потом спасибо скажешь!
— За что, товарищ полковник?.. — зло спрашивает Сарматов.
— За что? Да за то, что твои архаровцы кровушку живую, теплую здесь попробуют и поблюют, поблюют с нее здесь, а не там, куда вы предназначены, — жестко рубит полковник. — А кто киксанет, того к едрене фене — на списание, смекаешь, о чем я?.. Я даже Бардака с вами не пошлю, хоть он и лучший в Союзе скорохват!
Северный Урал. Станция Харп
29 апреля 1982 г.
На Урале начался ледоход. В неумолимом стремлении к океану белые с голубыми подбрюшинами льдины с шипением и хрустом налезают друг на друга, разламываются на осколки, кружатся в грязно-черной воде...
Два вертолета «Ми-8» несутся над рекой на параллельных курсах.
Прильнувшие к блистерам «архаровцы» возбужденно перебрасываются репликами:
— Лиса на льдине, лиса!
— Какая лиса, собака это!
— Салага мокрогубый, сам ты собака!.. Говорю, лиса!
— Глянь-ка, глянь, трактор унесло!..
— Ой, мужики! Зайцы... зайцы, бля буду!
Напуганные ревом вертолета зайцы прыгают со льдины в воду, отчаянно барахтаются в ледяном крошеве.
Река уходит за скалистый поворот, и внизу проплывают озера с нетающим донным льдом. В обрамлении нежно-бежевых мхов распластываются зеленые острова оттаявшей на солнечных склонах брусники, заснеженные урманные пади и буреломные распадки. В одном из распадков в глаза бросается группа одетых в черное людей. Присмотревшись, можно заметить, что все они вооружены.
При появлении вертолетов зеки сбиваются в кучу. А с первой вертушки тем временем несется усиленный динамиками голос Сарматова:
— Имею приказ — вести огонь на поражение! Предлагаю немедленно сложить оружие! В противном случае все будут уничтожены!
В ответ — вспарывающие обшивку вертолета автоматные очереди. Под восторженные вопли и угарный мат машина окутывается дымом и, теряя высоту, тянется к луговине за распадком.
Когда оба вертолета плюхаются на луговину. Сарматов кричит выскакивающим из них бойцам:
— Взвод Хаутова отрезает им юг, взвод Савелова — сопки! Остальные со мной — гнать их к реке!.. Огонь по зеленой ракете. К выполнению боевой задачи приступить!
Тяжелый, глухой топот армейских сапог... Лязг оружия... Запаленное, хриплое дыхание... Автоматные очереди прерывают этот бег, и вместе с ними из-за моренных камней несутся мат и полуистеричные выкрики:
— Давай, давай, устроим сабантуй, менты поганые!
— Подходи ближе, сучары позорные!
— Братаны, мочить без пощады, мочить легавых!
По знаку Сарматова бойцы, маскируясь, охватывают моренные камни полукольцом. В синее небо уходит зеленая ракета. И тут же с южной стороны из-за буреломов и со стороны северных сопок начинают дробно бить пулеметы. Крики и мат за камнями стихают. В довершение ко всему Бурлак точно кладет перед камнями гранату. Когда дым от взрыва рассеивается, в наступившей тишине виснет одинокий, тоскливый крик:
— Обложи-и-и-ли, су-у-уки! Ата-а-ас, кенты-ы-ы-ы!
Охваченные внезапной паникой зеки перепуганным стадом бросаются через луговину к обрывистому берегу реки. Автоматные очереди за спинами усиливают их панику, убыстряя их бег. Достигнув реки, они растерянно мечутся по крутому берегу. Впереди под обрывом — лавина несущихся льдин, отделенная от береговых камней широкой полосой черной воды. Позади и с боков неумолимо приближающиеся рослые мужики в краповых беретах с закатанными по локоть рукавами... Выхода нет...