Сарматы. Первая тяжелая конница степей
Шрифт:
Еще одним сарматским обычаем, упоминающимся в источниках, была деформация головы. Софист II в. Зеновий сообщает (Centuria, V, 25): «Сираки дают диадему самому высокому, а как говорят некоторые, – имеющему самую длинную голову». Действительно, вероятно, сарматские правители носили особый головной убор (Seneca. Epist., XI, 1, 10), возможно, в виде повязки-диадемы. Впрочем, богато украшенные диадемы фиксируются лишь в женских погребениях сарматов как показатель высокого социального статуса [208] . Кроме того, в бою предводитель еще выделялся своей паноплией (Zonara, XII, 33). Речь же в пассаже Зеновия идет о первобытной выборности правителя по физическим данным (ср.: Hdt., III, 20; Aristot. Pol., IV, 3, 7 (1290b)).
208
1 Яценко 1986; 2008: 305.
Описываемую голову сиракского царя исследователи совершенно справедливо рассматривают как искусственно деформированную [209] . Данный обычай с середины I тыс. до н. э. иногда встречается в Средней Азии и оттуда распространяется позднее, со II в. н. э., на территорию Украины, Северного Кавказа, Южной России и Казахстана. Такая деформация была характерна для археологической культуры поздних сарматов, когда до 70 % нижнеповолжского населения практиковало этот обычай. Черепа в вышеупомянутых регионах имели кольцевую деформацию, которая вытягивает голову. Подобную деформацию можно получить, намотав на голову ребенка особую повязку (Ps. – Hippocrat. De a"er., 14) [210] .
209
2 Жиров 1940: 84; Кузнецов 1992: 50. Собственно у сираков Кубани во II–III вв., как указывает И. И. Марченко (1996: 120), деформация черепов не зафиксирована, она редко встречается тут, только с V в.
210
3 Сарматы: Балабанова 2001: 6; деформация: Жиров 1940: 84–85; Ходжайов 1966: 60–61; Трофимова 1968: 184–185; Кузнецов 1992: 50, 76; 1992а: 24; повязка: Балабанова 2001: 108; ср.: Левин 1947: 185–190; 70 % населения: Балабанова 2001: 108–111; 2003: 73.
211
4 Тур 1996: 237, 245–247; Казанский 2013: 151 (в Галлии – мода на деформацию с конца IV в. до первой трети VI в.).
212
Тур 1996: 247; Вдовченков 2012а: 76–77; ср.: Балабанова 2001: 110–111; 2016 б: 190–191.
213
Есть влияние на психику: Кузнецов 1992: 76; Медведев 2009: 12; нет: Ходжайов 2000: 41; эпилепсия: Балабанова 2001: 109.
Сидящий мужчина, изображенный на золотой гривне из кургана 10 Кобяковского могильника (около Ростова-на-Дону, вторая половина I – первая половина II в.). Одежда персонажа типично сарматская: куртка с вырезом на груди, узкие штаны и невысокие сапоги, перевязанные, для того, чтобы не спадали, у щиколоток. По мнению Т. А. Прохоровой (1994: 179), изображение представляет аланского правителя с атрибутами власти: мечом – символом царской власти и чашей – жреческой. Воспроизведено по: Lebedynsky 2001: 35.
В начале новой эры отправленный в ссылку Овидий упоминает некоторые черты облика сарматов-языгов: у них, как и у гетов, нестриженые волосы и борода (Ovid. Trist., V, 7, 18; ср.: Senec. Hercul. Fur., 537–538). Аланы же носили не такие длинные волосы, как скифы (Luc. Tox., 55). Так, сидящий мужчина на золотой гривне из Кобяковского могильника около Ростова-на-Дону (вторая половина I – первая половина II в.) имеет подстриженные волосы. Именно эта находка сопоставляется с аланами [214] . У сарматов волосы, согласно Овидию, белокурые, а у аланов, по сообщению Аммиана Марцеллина, «умеренно белокурые» [215] , врач Клавдий Гален отмечает, что волосы были «умеренно растущие, тонкие, прямые и рыжие» (Galen. , II, 5).
214
Treister, Yatsenko 1997/98: 64; см.: Гугуев 1992: Рис. 9.
215
Ovid. Epist., IV, 2, 37: flavus; Flac. Argon., VI, 145: flavi crine; Amm., XXXI, 2, 21: mediocriter flavis; Claud. Fescen., 4, 15; Rapt., II, 65. О прическах см.: Яценко 2006: 159–160.
Знатный сарматский мужчина. Реконструкция А. В. Симоненко по материалу погребения 1 у с. Пороги, Винницкая область (вторая половина I в.). Воин одет в красную кожаную куртку, заколотую двумя фибулами на груди и подпоясанную парадным поясом того же цвета с золотой гарнитурой; на ногах мягкие сапоги из красной кожи с серебряными застежками. Из украшений имеются золотой браслет на левой руке и гривна из того же металла. Короткий (длиной 31, 5 см) меч висит на портупейном поясе в ножнах с золотой отделкой. Слева у воина висел красный цилиндрический колчан из кожи, в котором находилось 30 стрел, имеющих трехлопастные и четырехгранные наконечники. В руке воин держит лук гуннского типа длиной около 1,2 м с костяными накладками. На пульсе правой руки воина находится золотая пластина, которая считается предохранителем от травмирования тетивой лука. Если данное предположение верно, то воин – левша. Из оружия в погребении также находились наконечник дротика и однолезвийный нож. Воспроизведено по: Симоненко, Лобай 1991: 54, рис. 28
Весьма смутно мы можем представить по письменным источникам одежду сарматов и аланов. Поскольку все мужчины считались воинами, то они всегда имели при себе оружие (Ovid. Trist., V, 7, 15–19), и, следовательно, в любую минуту человек мог стать бойцом. Исходя из античных нарративных источников, нельзя найти отличия военной одежды от гражданской, впрочем, вероятно, они особо не отличались, во всяком случае по покрою. Овидий упоминает некоторые элементы мужской одежды: штаны и зимнее облачение из шкур, но эти одеяния, судя по контексту, принадлежат гетам (Trist., III, 10, 19; IV, 6, 47; V, 10, 32–34; ср.: V, 7, 49) [216] . Если кораллы были все-таки сарматами (что, впрочем, менее вероятно), а не фракийцами (Strab., VII, 5, 12; App. Mithr., 69), то сарматы носили одежду из шкур (Ovid. Epist., IV, 8, 83) [217] . Ведь еще для скифов была характерна меховая одежда (Senec. Ep., XIV, 2, 90; Poll., VII, 70: меховой тулуп с рукавами). Аммиан Марцеллин (XIX, 11, 10) упоминает у сарматского воина calceus – «башмак», возможно, имелся в виду невысокой мягкий сапожок, характерный для номадов.
216
Вулих 1974: 71; Подосинов 1976: 31–32; 1985: 178, примеч. 290.
217
Равдоникас 1990: 5–19; Яценко 2006: 136.
Сарматский копьеносец, одетый в характерный плащ, закрепленный фибулой (Яценко 2006: 139, 141), куртку и штаны, украшенные бляшками. Фрагмент серебряного «кубанского» ритона (вторая половина IV – первая половина III в. до н. э.). Эрмитаж. Воспроизведено по: Brzezinski, Mielczarek 2002: 11
В середине I в. Помпоний Мела (III, 28), описывая обитателей Сарматии, указывал, что тут «народ одеждой и оружием близкий парфянскому». Естественно, имеется в виду короткая куртка-кафтан, штаны и сапожки. Тацит также противопоставляет узкую одежду германцев широкой парфянской и сарматской (Tact. Germ., 17). Сама просторная одежда парфян была определенным этническим стереотипом у римлян (Tact. Germ., 17; Hdn., III, 4, 8; IV, 15, 3), как и сарматские широкие штаны (Lucan., I, 430; Schol. varia ad h. l.; Flac. Argon., V, 424). Действительно, парфяне, судя по иконографическому материалу, носили широкие шальвары и ноговицы. Хотя у сарматов на изображениях, наоборот, представлены узкие штаны, но очевидно, носились и широкие штаны [218] . Во II в. Лукиан (Tox., 51) указывал на идентичность одежды аланов и скифов, тогда как Аммиан Марцеллин (XXXI, 2, 21) сопоставляет облик гуннов и аланов. Здесь речь идет о подразумевающемся противопоставлении одежды оседлых и кочевых народов античной ойкумены. Обобщая различные виды одежд, можно сказать, что у первых типичным были тканые одеяния: узкие штаны, рубаха и плащ, а у вторых – распашная одежда или штаны из шерсти и кожи [219] .
218
Узкие штаны, например, см.: Ашик 1845. Рис. IV; Трейстер. 1994: 180. Рис. 7; широкие: Равдоникас 1990: 30–31; Яценко 2006: 151, 165.
219
Подробнее о сарматской одежде см.: Равдоникас 1990: 51–61; Яценко 2002: 28–29, 40–41; 2006: 131–141, 151–154, 156–159; Берлизов 2011: 107.
2. Военные обычаи
Не случайно античные авторы отмечали сходство военного дела населения северной части циркумпонтийской зоны: у номадов веками складывалась общая военная культура, которая для смотрящего со стороны была однородна (Strab., VII, 3, 17; Mela, II, 11–14; Luc. Tox., 51; Amm., XXXI, 2, 17). Естественно, что каждый этнос имел свои особенности в манере ведения войны и в боевых обычаях, но эти черты плохо прослеживаются в источниках.
У античных авторов существовал стереотип в описании сарматов и аланов как полудиких и яростных воинов [220] , которые были наполнены полным презрением к смерти (Flac. Argon., VI, 325). У сарматов занятие войной было наиболее престижным (ср.: Hdt., II, 167) [221] , а воин, убивший большее количество врагов, пользовался большим почетом, распивая на пирах из двух чаш (Mela, II, 11–12; ср.: Hdt., IV, 66). В 90-х гг. латинский эпический поэт Г. Валерий Флакк дал характерное описание движения сарматов в бой (Flac. Argon., VI, 231–233): «Вот очень свирепая сарматская молодежь собирает отряды и вот полуживотный рев этих мужей…». Следовательно, поэт выделяет несколько, на его взгляд, типичных особенностей сарматов: в походах ради военной славы, а не для защиты родины, участвует более «пассионарная» молодежь; она издает военный клич, ассоциировавшийся у римлян со звериным ревом. Можно было бы посчитать эту информацию просто красочным эпитетом, однако нельзя исключить и того, что в боевой обстановке сарматы использовали в качестве сигнала крики, подражающие рычанию какого-нибудь животного [222] . Согласно дальнейшему описанию Флакка (Argon., VI, 233–238), отряд обладает неплохим снаряжением: защитное вооружение имеют не только всадники, но и кони; наступательным оружием служит длинное копье с древком из ели; воины имеют хороших боевых коней, которые приучены бежать рысью среди врагов в бою. Таков этнический варварский стереотип сарматских воинов – всадников-кочевников в глазах их противниковримлян.
220
Seneca Thyest., 630 (feris Alanis); Mela, II, 11; III, 29 (bellatrix, libera, indomita, et usque eo immanis atque atrox, ut feminae etiam cum viris bella incant); Flac. Argon., VI, 42 (ardentes… Alanos); 231–233 (saevior ecce iuventus Sarmaticae coiere manus fremitusque virorum semiferi); Tac. An., I, 79, 4 (ex ferocia); Flor., II, 29 = IV, 12, 20 (Tanta barbaria est, ut nec intellegant pacem); Dionys. Perieg., 305: ; Them. Or., XVI, 207c; Amm., XVII, 13, 23 (feritas nativa); 12, 12; XIX, 11, 10; Hegesipp., 50; Avien. Descipt. orbis terrae, 443; 854 (trux Sarmata); Anon. Vales., 3 (ferocem barbarum); Paulin. Nol. Carm., XXVI, 22–23; ср.: Borius 1970: 315; Bachrach 1973: 16, 19; Кардини 1987: 47; Ковалевская 1992: 47; Лысенко 2009: 114–115.
221
Лукьяшко, Максименко 1993: 72.
222
О кличе ср.: Рабинович 1947: 77.
Античный стереотип рассматривал сарматов и аланов как полудиких и яростных хорошо вооруженных бойцов. Данное представление не случайно, оно основывается на реальном психологическом базисе. Поскольку человек в бою испытывает шок, то современные военные психологи относят частое мочеиспускание, диарею, рвоту, дрожь, мышечное напряжение, потливость, учащенное дыхание и сердцебиение к нормальным реакциям человека на обстановку боя [223] . Такое состояние воина в сражении было вызвано экстремальным напряжением его психики. С другой стороны, сами воины перед боем приводили себя в состояние аффекта, что помогало им психологически переносить экстремальные состояния в бою. В этом состоянии воин мог не обращать внимания на кровь, раны и даже смерть товарищей, не замечая даже собственных ранений [224] . Воин сражается в состоянии аффекта. О подобном состоянии полковник П. Д. Паренсов (1843–1914), на основании своего опыта Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., писал: «Человек в бою звереет, но, выйдя из пекла, зверь исчезает, человек возвращается к своему настоящему образу, нервы начинают действовать, и является то, что французы называют la d'etente des nerfs» [225] . Из-за постоянных столкновений и стресса в повседневной жизни (т. е. физических и психоэмоциональных перегрузок), судя по данным антропологии, уже к 30–40 годам жизни у мужчин позднесарматского времени появлялась хроническая усталость и преждевременное старение организма [226] .
223
Москвин 1988: 14; Данилов 1991: 13, 15.
224
Ср.: Кардини 1987: 112–114.
225
См.: Головин 1907: 74.
226
Балабанова 2003: 74; Вдовченков 2012а: 77.
Автор сочинения «О разорении града Иерусалима» оставил нам другую характеристику аланов (ок. 370 г.): «Ведь они имеют некую заносчивость от собственной силы и презрительную гордость к другим; вместе с тем для них обычна привычка сражаться издали, а возможность отступить они прикрывали такой хитростью: бросить аркан и запутать врага – таково искусство аланов и их военный нрав» (Ambros. De excidio urbis Hierosol., V, 50) [227] . Автор верно отмечает некое, на первый взгляд, противоречие между племенной спесью аланов по отношению к другим народам и негероическим обычаем сражаться издали метательным оружием. Одно другому, в сущности, не противоречит, ведь у аланов не было какого-то презрения к оружию дальнего боя, в частности к луку, будто к оружию трусов, как это было у гомеровских греков. Ложное же бегство и действие арканом были типичными чертами военного дела кочевников и также не рассматривались ими как позорные. Племенной же традиционализм и успехи в походах способствовали этнической заносчивости аланов и осознанию своего превосходства (ср.: Euseb. Vita Constant., IV, 6, 1).
227
Поскольку в списке работ Амвросия Медиоланского (339–397 гг.) нет произведения «О разорении града Иерусалима», то данная работа считается латинской переработкой первых пяти книг «Иудейских древностей» Иосифа Флавия, сделанных в IV в. неким Гегесиппом (Эгесиппом), однако в большей части манускриптов эта работа приписана Амвросию. В мою задачу не входит установление личности автора, и им для удобства ссылок будет считаться Амвросий (Vogel 1881: 1–4, 49–61; Lietzmann 1912; H'olscher 1916: 1997; Перевалов 2002а: 211). Интересующий нас пассаж отсутствует у Иосифа, он есть только в латинском варианте текста и является позднеантичной вставкой.