Сатана и Искариот. Части первая и вторая
Шрифт:
Я снова хотел идти, и опять он задержал меня, закричав:
— Нет, ты мне не заткнешь рот! Ты будешь сражаться со мной! Возьми свой нож, иначе я просто-напросто заколю тебя!
Само собой разумеется, что индейцы, отличающиеся гораздо более чутким сном, чем белые, были разбужены криком старика. Проснулся и Виннету, он подошел к нам и спросил:
— Почему это мой краснокожий брат вызывает на бой Олд Шеттерхэнда?
— Потому что он меня оскорбил. Он сказал, что мой разум помутился.
— Почему он это сказал?
— Потому что я назвал его изменником.
— Какие для этого были основания у вождя мимбренхо?
—
— Разве он обсуждал с ним изменнические действия?
— Да. Олд Шеттерхэнд сам сказал, что хочет его тайком развязать.
— И это была единственная причина? Скажу тебе, что мой брат Олд Шеттерхэнд всегда знает, что надо делать, и если бы все краснокожие, белые и черные люди на Земле оказались изменниками, он один бы остался неподкупным и честным!
— Так ты считаешь, но я знаю другое. То, что я сказал, верно. А он еще оскорбил меня, значит, ему придется со мной сразиться!
Мне доставило своеобразное удовольствие видеть, как Виннету оглядел старика снизу доверху, а потом услышать его слова:
— Мой краснокожий брат хочет стать посмешищем?
Это еще больше разозлило Сильного Бизона, теперь он буквально рычал:
— Ты тоже хочешь меня разъярить? Посмотри-ка на мои мускулистые руки и плечи? Ты полагаешь, что я уступлю?
— Да! Если Олд Шеттерхэнд захочет, то он воткнет свой клинок тебе в сердце первым же ударом, только он этого не захочет.
— Захочет, он должен захотеть, я требую, чтобы он сразился со мной, а если он не решится, то я назову его трусом и немедленно заколю его!
Брови Виннету сошлись, лицо его закаменело и приняло хорошо знакомое мне выражение, которое подсказало мне, что душа апача замкнулась. Он приподнял одно плечо чуть выше — также отлично известное мне движение, и объявил:
— Ну, что ж, если Сильный Бизон решил осрамиться, то Олд Шеттерхэнд может с ним выйти на поединок. Какие условия ставит мой краснокожий брат?
— Борьба не на жизнь, а на смерть.
— Какое он назначит время?
— Сейчас же!
— По каким правилам вы будете сражаться?
— Без всяких правил. Я буду колоть, как мне понравится.
— Что произойдет, если один из соперников потеряет нож? Может ли другой прикончить своего врага?
— Если он сможет это сделать, пусть колет, но потерявший нож может защищаться кулаками, он может бить соперника или даже задушить его.
— Ну, тогда я уже знаю, кто — если этого захочет соперник — отправится сегодня в вечные охотничьи угодья [71] . Мои братья позволят мне быть судьей. Я готов, и они могут начинать свою смертельную схватку.
Глаза старого ворчуна засверкали жаждой битвы. Он знал меня, но в этот момент не думал ни о нашей дружбе, ни о том, что пережил вместе со мной. Когда он гневался, разум покидал его душу, когда же гнев испарялся, он становился любезнейшим человеком, настолько приветливым, насколько таковым может быть индеец. Конечно, его гневные вспышки сыграли с ним злую шутку, и он надолго потерял свой авторитет и свое влияние на соплеменников, хотя когда-то считался достойным вождем и ужасно сильным человеком. Поэтому я, когда называл его «стариком», вовсе не имел в виду слабосилие и дряхлость. Ему было лет под шестьдесят, но вождь отличался
71
Вечные охотничьи угодья — эквивалент христианского рая у североамериканских индейцев.
Охотнее всего я бы вообще отказался от поединка, но я знал, что в таком случае мне бы грозила смертельная опасность; охваченный гневом, он мог бы наброситься на меня с ножом в руках, а это вынудило бы меня сражаться по-настоящему. Поэтому-то я выказал свою готовность, заняв оборонительную позицию и вытащив нож, но взял его не в правую, а в левую руку. Сделал я это для того, чтобы правая рука была свободной. Вождь, однако, этого обстоятельства не заметил.
Мимбренхо видели и слышали, что происходит, поэтому они подошли ближе. Пленные юма подойти не смогли, но они попытались занять, несмотря на мешающие им путы, такое положение, чтобы можно было видеть поединок. На всех лицах было заметно величайшее напряжение, если не считать обоих сыновей вождя. Они не хотели этого показать, но я-то видел, что они очень взволнованы. Если победителем буду я, то погибнет их отец, если же он убьет меня, то не будет их спасителя и благодетеля.
Мы стояли в пяти шагах друг от друга, каждый с ножом в руках, каждый напряженно следил за действиями противника. Прежде чем дать знак к началу поединка, Виннету спросил:
— Не хочет ли мой краснокожий брат, вождь мимбренхо, выказать пожелание на случай своей смерти?
— Я не умру! — мрачно ухмыльнулся вождь. — Дай только знак, и сразу же мой нож проткнет сердце Олд Шеттерхэнда!
— Не собирается ли белый брат дать мне какое-нибудь поручение? — спросил апач меня.
— Да. Если Сильный Бизон меня заколет, скажи ему, что я спас его сыновей, а одному из них дал имя. Может быть, тогда он будет иначе относиться к друзьям, которых он должен был бы благодарить.
Я подумал, что это напоминание вернет старику разум, но ошибся, потому что он вспылил:
— Изменник никогда не сможет рассчитывать на благодарность. Я хочу увидеть кровь!
Значит, поединок неизбежен, и если раньше я решил вести его как можно осторожнее, то теперь я почувствовал волнение в своей крови и вознамерился проучить вождя мимбренхо. Тогда я кивнул Виннету, и тот поднял руку, а потом громко сказал:
— Пусть никто из зрителей не сходит со своего места, пока я не разрешу! Поединок может начаться. Хуг!
Он также вынул свой нож, чтобы уложить каждого, кто посмел бы помешать поединку, но разгоряченные зрители об этом, пожалуй, и не думали.
Кто начнет первым? Теперь этот вопрос занимал всех. Я твердо решил, что первым с места не сдвинусь, но обезврежу вождя при первой же его атаке. Я надеялся, что мне это удастся. Медлить я не мог, потому что чем дольше я буду стоять перед ножом противника, тем большей окажется опасность быть пораженным этим оружием.