Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны
Шрифт:
Трифон Иванович попробовал подсесть рядом с ней на диван, но удар ногой в спину заставил его соскочить.
– Ах ты, господи! – всплеснул он руками. – И можно же так с человеком поступать, что ничего ему не верить! И с каким человеком-то! С таким человеком, который не надышится на тебя.
– Однако сегодня же надули.
– Не надул я… Вовсе не надул. Уверяю тебя, что сегодня, ради второго дня праздника, магазины с золотыми вещами только полдня торговали, а ведь я из дома-то ушел под вечер.
–
– С утра я с тобой вместе уйду, и уж к обеду у тебя будет браслетка, только успокойся, не тревожь дом и не конфузь меня перед приказчиками.
– Надуете… – стояла на своем Акулина, все еще лежа врастяжку на диване.
– Ну, хочешь деньги сейчас на браслетку получить? – предложил Трифон Иванович.
Акулина поднялась, села на диване и сказала:
– Ну, давайте. Только ведь мне надо браслетку с бралиантами.
– С бриллиантами, с бриллиантами. Купим такую, где будут и бриллиантики, – проговорил Трифон Иванович, отправился к себе в спальню за деньгами и вынес оттуда пятьдесят рублей.
Акулина пересчитала деньги и взглянула на Трифона Ивановича.
– Только-то? – спросила она.
– Сколько же тебе нужно? Тут достаточно.
– Ох-ох-ох!
Акулина снова застонала, снова схватилась за сердце и снова повалилась на диван. Трифон Иванович сбегал еще за деньгами, совал их в руки Акулине и говорил:
– На… на вот еще… на еще пятьдесят рублей… На сто рублей можно хорошую браслетку купить, успокойся только.
Акулина перестала стонать и снова села на диван. Трифон Иванович в волнении ходил по комнате. Пот с него лил градом.
Прошло минуты две, и Акулина улыбнулась Трифону Ивановичу. Потом она подошла к нему и потрепала его по щеке. Трифон Иванович млел.
– И чего тебе пригрезилось, дуре, что я тебя насчет браслетки надую? – спросил он, притягивая к себе Акулину за талию.
– Ну уж… знаю я вас…
Минут через пять она сидела около стола, вся сияющая своей здоровой красотой, и прямо из ящика черпала чайной ложкой клюквенную пастилу и ела ее. Трифон Иванович смотрел на нее с умилением. Они молчали. Вдруг Акулина проговорила:
– И чувствую я, что при моей испорченной болезни эти самые невры часто со мной будут, если вы не станете мне во всем потрафлять. Вот ведь мне тоже очень нужно и золотые часы с цепочкой. А то какая же я дама, коли без часов с цепочкой?!
XXVII. Учит уму-разуму
Чмок, чмок, чмок – и Акулина и полковницкая горничная Катерина расцеловались.
– А ведь невры-то помогли, Катеринушка, совсем помогли, – первым делом начала Акулина, вводя свою наперсницу в столовую.
– Ну, вот видишь ли… Я тебе говорю, что супротив невров
– Столько, милушка, что даже и не ожидала. Пустила я эти невры на браслетку с бралиантами, а заграбастала браслетку, часы с цепочкой и сто рублев денег. Спасибо тебе за науку.
– Не за то что, милая. Я завсегда рада. Ведь уж я худому не выучу.
– Ну, садись скорей, так гостья будешь, – усаживала Акулина Катерину. – Чем потчевать-то: чайком или кофейком?
– Насчет теплой сырости – благодарю покорно, сейчас только дома пила.
– Ну, пастилки, орешков, пряничков…
– Этого давай.
Появилось угощение. Приятельницы защелкали кедровые орехи и продолжали разговоры.
– Как же это тебя угораздило столько со старика-то в один день зацепить? – спрашивала Катерина.
– В два дня, в два дня, милушка, а не в один, – отвечала Акулина. – С вечера Трифон Иваныч мне сто рублей на браслетку пожертвовал, наутро мы отправились с ним вместе эту браслетку покупать, а я деньги-то дома оставила, – ну, он и заплатил за браслетку из своих да еще часы с цепочкой мне купил. Вот и часы, вот и браслетка…
Акулина протянула руку и выпялила грудь.
– Прелесть, прелесть, что такое… – расхваливала Катерина. – И как это тебя угораздило, милушка, что ты три подарка в один раз?
– Своим умом… – похвасталась Акулина. – Деньги-то уж он потом потребовал от меня обратно, да я не отдала.
– Зачем отдавать… Зачем…
– И вот сейчас, уходивши в лавку, просил: «Отдай, – говорит, – деньги-то, отдай»; а я ему: «Что с воза упало, то и пропало».
– Так и надо, душечка, так и надо. Что его жалеть-то! Умрет – все равно все прахом пойдет. Умница, умница. Ведь это ты одним зарядом трех бобров убила.
– Трех, трех, ангельчик, потому что невры-то эти самые я под него только один раз подпустила. И как он, девушка ты моя, испужался, так просто ужасти. За доктором даже хотел посылать, да уж Анисья отговорила. Завтра или послезавтра пойду я к Трифону Иванычу в лавку, а за твою науку отберу тебе матерьицы на платьице. Носи за мое здоровье.
– Спасибо, Акулинушка, спасибо. Дай бог тебе с моей легкой руки как следовает опериться. Тереби его, милушка, тереби. Оперяйся.
– Да что оперяйся! У меня, девушка, горе.
– Какое такое горе?
– А такое, что, может, скоро и оперяться-то мне будет конец.
– Что такое стряслось?
– А приехал земляк Пантелей и сказывает, что муж паспорта мне больше не вышлет и хочет к себе потребовать, чтоб поучить.
– Что за пустяки такие!
– Хочет, хочет, девушка. Сам и Пантелею об этом сказывал.