Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны
Шрифт:
– Что это за теребленье, помилуй, матка! Ты видишь, старик в тебя, как кот в марте месяце, влюблен.
– Влюблен, влюблен… И ревнует, Катеринушка, как!
– Ну так вот ты и должна пользоваться. Куй железо, пока горячо. Ты должна каждый день у него просить что-нибудь.
– Да я уж и то… Вот сегодня браслетку… Вчера у него супротив меня провинность была, и обещал он мне браслетку с бриллиантами, чтоб помириться, а сегодня я пристала к нему, чтобы он мне браслетку беспременно принес.
– Что браслетка! Ты денег требуй… Требуй,
– Сто рублей! Экую штуку хватила! Он не даст столько. И так уж он шубу…
– Ты опять про шубу… Шуба шубой… К весне бархатное пальто должен сшить. Это все само собой… А кроме того, денег требуй… Небось даст и больше ста рублей в месяц, ежели сумеешь приступить.
– А как же приступить-то?
– Поступай по-дамски – вот и шабаш.
– А как же по-дамски-то?
– По-дамски ежели поступать, так на это есть невры.
– Невры? А что это такое невры?
– Болезнь такая. То есть не то чтобы болезнь, а такое-эдакое расстройство невров… Мужчины этого смерть боятся, особливо старики.
– Так как же я на себя болезни-то буду накликать?
– Ты и не будешь накликать, а просто делай перед ним вид, что у тебя расстроены… Нравственность свою покажи, характер…
– А как же это показать-то? – заинтересовалась Акулина. – Ты уж расскажи, Катеринушка.
– Очень просто. Показывай во всем свой каприз, да и кончено. Как Трифон Иваныч тебе в чем-нибудь не потрафил или не уважил насчет того, чего ты просишь, – ну, сейчас и пущай невры… Каприз то есть. Он, к примеру, весел и хочет с тобою шутки шутить, а ты сейчас в слезы…
– Это-то я вчерась уж и то делала.
– Ну, вот это невры и есть.
– Невры, невры… Дай запомнить. Слово-то такое мудреное…
– Ничего тут нет мудреного. Слово самое простое и круглое. Невры… Его нынче каждая дама знает. Так вот, слезы… А нет, упади в обморок и лежи без движеньев – это тоже невры…
– То есть как – в обморок? – переспросила Акулина.
– Неужто не знаешь, что такое обморок? – удивилась Катерина. – Ах, простота, простота! А еще в новомодные дамы лезешь!
– Да я уж потрафлю, потрафлю, ты только расскажи.
– Ты вот, к примеру, у него чего-нибудь просишь, а он не соглашается – сейчас ты и упади в обморок, то есть сделай вид, что у тебя на манер как бы родимчик… Ну и лежи без движения.
– Поняла, поняла.
– Ну, то-то… Лежи без движеньев – и шабаш. А подойдет он к тебе, чтобы привести тебя в чувство, – ты его сейчас бац по роже.
– Рукой?
– Можешь рукой, а то так и ногой. А уж после этого начинай кликать. Видала, как деревенские бабы кликают? Вот и ты так же кликай.
– Так ведь те порченые.
– А ты хоть и непорченая, да кликай. Притворись и кликай… Кричи не своим голосом, плачь, мечись, разметывайся, визжи, а то и смейся эдаким диким голосом. А подойдет – опять смажь его рукой или ногой, вот он и будет всего этого бояться и уж напередки ни в чем тебе не откажет, чего бы ты
– Будто?
– А вот попробуй… Ни за что не откажет, только чтобы этих невров не случилось с тобой.
– Непременно попробую, – улыбнулась Акулина.
– А то еще мигрень… – продолжала Катерина.
– А это что за штука?
– Тоже болезнь. Головная боль, и тоже такая, что уж тут мужчина не подступайся.
– Также притвориться надо?
– Само собой. Не можешь же ты быть каждую минуту больна, когда тебе что требуется. Ты вот, к примеру, просишь у него часов золотых с цепочкой. Ведь часов-то у тебя нет. Ну, попросила золотые часы с цепочкой, а он не дает – сейчас мигрень. Он к тебе подходит, а ты его отпихивай, точи, гложи, ешь поедом, а не помогло – катай невры; смотришь – часы-то у тебя уж и есть, – рассказывала Катерина и прибавила: – И, душечка, на все на это я уж столько насмотрелась, по местам-то у барынь живши, что просто ужасти! И никогда заряд даром у барынь не пропадает. Всегда с успехом.
– Попробую, беспременно попробую… – улыбалась Акулина.
– Ты уже ежели пробовать, то прямо пробуй насчет ста рублей в месяц. Так и скажи ему: желаю, мол, сто рублей в месяц…
– Часы-то мне пуще надо.
– И часы будут. После ста рублей сделай ловкую передышку дня на три или четыре и опять новые невры начнешь насчет часов. Ты много ли от хозяйства-то у него наживаешь?
– Да что вот, в месяц, пожалуй, и двадцати пяти рублей не очистилось.
– Двадцать пять! Да что это за деньги, мать, коли ты у него на положении крали сердца живешь! Ты и здесь тереби. Тереби рублей пятьдесят в месяц да понемножку капитал и скопировывай. Скопировала сто рублей – сейчас билет процентный покупай и билет в чулок на сохранение, да там и держи. Вот тебе и будет на черный день.
– Верно, верно, Катеринушка… Ведь это только я такая дура, что ничего этого не понимаю, – согласилась Акулина.
– А не понимаю, так учиться надо. Вот я тебя и учу. Да тебе еще много чему надо научиться… Хорошо еще, что Бог тебя со мной-то свел, – сказала Катерина и, взглянув на бутылку, прибавила: – Ты ведь кофейку-то мало потребляешь, так выпьем наливочки.
Акулина и Катерина выпили.
XXIII. Лекция продолжается
Выпив рюмку наливки, Акулина подсела поближе к Катерине, обняла ее и сказала:
– Рассказывай, Катеринушка, рассказывай еще, как мне быть с Трифоном Иванычем. Ты такая умная да сведущая, все знаешь, как и что, а я ведь дура и ничего этого не знаю, то есть ничегошеньки.
– Напирай на невры, как я сказала, вот и все, – отвечала Катерина. – С неврами все сделаешь. С неврами он у тебя шелковый будет, и тогда ты из него хоть веревки вей.
Акулина слушала и улыбалась во всю ширину лица. «Невры» ей очень понравились.
– Так ты говоришь, первым делом пустить невры и денег требовать? – спросила она.