Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

Лейкин Николай Александрович

– Надо откупаться. Больше делать нечего.

– Надо, надо, голубчик, надо, Пантелеюшко. Поди только, дорого потребует?

– Это уж само собой. За такое дело дешево и взять нельзя.

– Ах, грехи, грехи! Вот грехи-то ведь какие, – качала головой Акулина и вздыхала. – Да что ж ты, Пантелеюшко, раньше-то мне об этом ничего не сказал? Не сказал, что с мужем виделся, что муж тебе про меня такое эдакое говорил, – попрекнула она Пантелея.

– Да ведь ты не спрашивала.

– Не спрашивала, не спрашивала. До мужа ли мне теперь?.. Впрочем, чувствовало

мое сердце насчет всего этого, чувствовало!

Акулина совсем затуманилась.

– Ну чего ты? Погоди, обойдется дело – малина будет, – утешал ее Пантелей. – Пошлешь ему денег побольше.

– Да уж я, голубчик, и так ему двадцать рублев перед праздником выслала.

– Двадцать рублев! Велики ли это деньги! Тут Трифону Иванычу придется и порядком распотрошиться, коли захочет тебя удержать, – произнес Пантелей, поднялся и сказал: – Ну, Акулина Степановна, я пойду к хозяину в лавку.

– Иди, иди, Пантелеюшка. Он тебя пошлет со старшим приказчиком, чтоб все тебе из одежи искупить. Ты примеришь на себя, выберешь, а старший приказчик деньги заплатит.

– Прощенья просим, тетенька Акулина Степановна.

Пантелей поклонился, тряхнув волосами, и вышел из столовой.

XXV. Первый дебют «невров»

Словно взвод солдат прошел по кухне, громыхая сапогами. Это были приказчики Трифона Ивановича, вернувшиеся из лавки. На второй день рождественских праздников они заперлись часа на два ранее обыкновенного. С ними пришел и сам Трифон Иванович. Явился и Пантелей с узлом купленной ему «купецкой одежи». Пойдя в комнату, Трифон Иванович сиял улыбкой. Акулина между тем сидела около стола пригорюнившись. Известие о том, что муж хочет ее вытребовать к себе, «дабы поучить», крепко затуманило ее. Трифон Иванович осмотрелся по сторонам и, видя, что он находится глаз на глаз с Акулиной, подошел к ней и поцеловал ее.

– Ну, все, что ты просила, исполнено. Пантелей обмундирован, – сказал он, подсаживаясь к ней. – Завтра может и в лавку с приказчиками идти.

Акулина ничего на это не ответила.

– Что ж ты сидишь и молчишь? – продолжал Трифон Иванович. – Словно будто и не рада, что я так о Пантелее забочусь.

– Что же мне радоваться-то так особенно?

– А зачем же ты так особенно просила, чтоб я обмундировал его и взял к себе в приказчики? Ведь я одежи-то на сто рублей ему накупил.

– Ну, спасибо.

– Полгода ему заживать эти деньги придется. Ты уж скажи ему, чтобы он старался, потрафлял, да и старшего приказчика слушался.

– Скажу.

– Ну, то-то. А не будет слушаться и не будет потрафлять, то и одежду у него отберу, и его самого прогоню опять в деревню.

– Вас на безобразие-то хватит, вас на это только и взять, – отвечала Акулина и отвернулась.

Трифон Иванович подозрительно посмотрел на Акулину и пошел переодеваться из сюртука и сапог в халат и туфли, свою обычную домашнюю одежду. Переодевшись, он вернулся опять в столовую и застал Акулину все в том же положении, как и оставил:

она сидела пригорюнившись.

– Что с тобой, Акулина Степановна? Что ты затуманилась? – спросил Трифон Иванович ласково и хотел обнять Акулину, но она оттолкнула его прочь.

– Подите вы! И без вас тошно, – сказала она.

– Что такое? Что такое стряслось?

– Чувствую, что невры будут, – вот что.

Трифон Иванович удивленно открыл глаза.

– Каки таки невры! Что за глупости? – задал он вопрос.

– А какие невры, какие у всех настоящих дам бывают. Под сердцем вот что-то мутит, и голова как бы не на месте.

– Объелась, верно. Ты гуся-то с капустой не прикончила ли?

– Стану я всякую дрянь есть!.. Просто чувствую, что невры будут.

– Выпей мятных капелек. С них живо нутро осадит.

– Лакайте сами, коли хотите, а мне не надо.

Трифон Иванович, дабы чем-нибудь развлечь Акулину, крикнул к себе старшего приказчика. Старший приказчик явился.

– Этот вот молодец, которому ты, Алексей Иванов, одежду покупал, племянник Акулины Степановны, – начал Трифон Иванович. – По нашей торговле он мало смыслит, но по просьбе Акулины Степановны я взял его в приказчики на место Андреяна.

– Слушаю-с, – отвечал старший приказчик. – А только ведь у нас из наших мальчишек есть подросточек, так его бы лучше в приказчики.

– Ну уж, мало ли, что там! Акулина Степановна просила, и это я для нее. Нашего подросточка мы к Пасхе сделаем приказчиком. А теперь возьмись за Пантелея и приучай его. Отдаю тебе его под начало. Учи его, наблюдай, втолковывай.

– Слушаю-с.

– Так уж, пожалуйста, постарайся. Трудно в эти годы приучать и втолковывать, но уж ты поналяжь. Я хотел ему другое место найти, чтобы на стороне, но Акулина Степановна боится, чтобы он на стороне не избаловался, а потому просила, чтобы на глазах у ней… Да и в самом деле: долго ли молодому парню на стороне избаловаться!

– Это точно-с, – согласился приказчик. – Коли ежели из деревни, да в слабые руки…

– Ну, с богом, – кивнул Трифон Иванович, давая знать, что аудиенция кончилась, и прибавил: – Завтра поутру захватите его с собой в лавку.

– Слушаю-с, – отвечал старший приказчик, поклонился и вышел.

Акулина продолжала сидеть пригорюнившись. Трифон Иванович потрепал ее но плечу и сказал:

– Видишь, как я о твоем Пантелее забочусь, а ты и не рада.

– Что ж мне радоваться-то? – опять процедила сквозь зубы Акулина.

– Ну, все-таки хоть поцеловала бы меня за благодарность, – прошептал Трифон Иванович и наклонился к ней, но она пихнула его в грудь.

– Отстаньте вы от меня! Мне и без вас тошно.

– Ах да… Ты давеча клюквенной-то пастилы купить себе просила. Ведь я тебе купил. Молодцы! Принесите-ка сюда клюквенную пастилу!

Вошел лавочный мальчишка, поставил на стол ящик с пастилой и удалился.

– Позобли-ка пастилки-то, позобли-ка, моя красота писаная, – проговорил Трифон Иванович. – Авось с нее и тошнота пройдет.