Саван Вечности
Шрифт:
Эльза наклонилась вперед:
— Они чествуют способности чемпиона, властительница, и они не хотели, чтобы его повергло такое чудище. Нужно заставить его сражаться все с лучшими и лучшими человеческими воинами. Народ примет в качестве чемпиона только другого человека.
— А пока пусть наслаждается победой, — сказал Максим, а затем его губы изогнулись в улыбке. — Уверен, Адесса достойно вознаградит его. Она уже сделала его своим любовником, не так ли?
Тора фыркнула.
— Конечно. Она берет себе в любовники каждого чемпиона.
Внизу, на арене, стоя над истерзанным телом творения повелителя
Бэннон с трепетом наблюдал за жестоким боем. Он сам сражался и убил множество врагов с тех пор, как присоединился к Натану с Никки. Он не чувствовал угрызений совести, когда защищался от свирепых сэлок или пыльных людей Поглотителя жизни. Но сама идея кровавой бойни ради забавы демонстрировала жестокость, которой он не мог понять. Он был уверен, что его грубиян-отец насладился бы этим зрелищем.
После ухода с острова Кирия Бэннон закалился. Самые мрачные и отвратительные дни пребывания дома едва не сломили юношу, но он цеплялся за искру оптимизма и существовавшее в мире добро, сколько бы несчастий ни выпало на его долю. Теперь его передергивало от ликующих возгласов и вида резни. Этот ужасный монстр заслуживал смерти не больше, чем перекроенный боевой медведь, с которым им пришлось сразиться… Но подобных чудовищ вообще не должно было существовать. Они были противоестественными и отвратительными.
Он боролся со своими чувствами, но не понимал их. Когда он наблюдал, как чемпион убивает своего противника, то был вынужден признать, что это битва за выживание. Бэннон полагал, что люди, попавшие в чрезвычайные обстоятельства, сделают что угодно, лишь бы остаться в живых. Он и сам поступил бы также.
Когда чемпион снял шлем, открыв зрителям свое лицо, и повернул голову, оглядывая толпу, Бэннон застыл. Он узнал это лицо. Узнал глаза, широкие скулы, округлый подбородок и даже ухмылку. Он видел эту улыбку на лице мальчишки, когда они веселились в детстве, но все закончилось насилием и рабством.
Ян!
Чемпион оказался его другом Яном, похищенным норукайскими работорговцами много лет назад.
Глава 19
Таддеус, новый глава бухты Ренда, был рад принять двух молодых ученых из Твердыни.
— Мы поможем вам, — сказал он Оливеру и Перетте. — Для колдуньи Никки и волшебника Натана мы сделаем все возможное, чтобы выразить нашу благодарность. Они спасли наше поселение. — Мужчина растянул губы в улыбке. — Даже мечник Бэннон поверг гораздо больше норукайских работорговцев, чем приходилось на его долю. Думаю, у него с ними свои кровавые счеты.
Оливер кивнул:
— Да, мы видели, как эти трое сразили немало непобедимых врагов. Им есть что рассказать. — Он похлопал по сумке на боку, где хранились отчеты, которые Никки и Натан поручили доставить в Д'Хару. — Я бы не поверил им, если б не видел собственными глазами, на что они способны.
— Да,
— Я могу рассказать наши истории с неимоверной точностью, — сказала Перетта, тряхнув тугой копной темных кудряшек. — Я помню каждую деталь.
— Она действительно может, — добавил Оливер, — и не даст вам забыть об этом.
Худенькая девушка обиделась, будто нашла слова Оливера оскорбительными. Юноша засмеялся, потому что рассчитывал именно на такую реакцию. И все же, он наслаждался компанией своей спутницы. Когда Перетта взглянула на него, ее лицо смягчилось.
— Мы с Оливером слишком долго путешествуем вместе и иногда угадываем мысли друг друга.
— Я думаю о тебе только лучшее, Перетта, — сказал он с дружелюбной улыбкой. — У нас с тобой важная миссия.
— Все так, и я считаю наши отношения… более-менее терпимыми.
Оливер почувствовал, как краснеет, и Перетта хихикнула. Он знал, что они чем-то похожи — оба родились и выросли в Твердыне, обучались у ученых, в них воспитывали любовь к истории и знаниям, хранящихся в книгах архива.
Отец Оливера был садовником и пчеловодом. В детстве Оливер помогал ему собирать яблоки и груши, а также правильно устанавливать ульи, чтобы потом можно было собирать мед. Но мальчика часто жалили пчелы, поскольку тот был слишком рассеян, грезя о книгах великого архива. Когда Оливер научился читать, отец позволил ему подняться в Твердыню и пройти испытание ученых. Когда эта мечта завладела его разумом, мальчик не мог думать ни о чем другом.
Однажды Оливер случайно опрокинул улей, выпустив в каньон сердитый жужжащий рой. Мальчик едва спасся от бесчисленных укусов, нырнув с головой в стремительный ручей. Причиной стало то, что он погрузился в мысли о каталогизации типов заклинаний, хотя весьма смутно представлял, какие вообще существуют виды заклинаний. Разгневанный отец повел его, все еще мокрого, вверх по извилистой каменистой тропинке.
Там он представил его ученому-архивариусу Саймону.
«Обещаю, для вас он окажется полезнее, чем для меня. Здесь он будет счастлив, а мы с его матерью сможем навещать его, когда захотим. — Он с тревогой взглянул на сына. — Читай сколько влезет, а я пока пойду и посмотрю, смогу ли починить тот улей».
Оливер любил свою семью, но зов великой библиотеки и всех ее знаний всегда был сильнее. Даже сейчас он мечтал вернуться к родным и любимым книгам, хотя он добровольно вызвался выполнить поручение Никки и убедил себя, что в путешествии познает мир гораздо лучше, чем за всю предшествующую жизнь… Он повидал необъятные земли, горы, океан, а теперь и жителей бухты Ренда.
Чтобы поприветствовать гостей, жители устроили на главной площади застолье: стол ломился от жареной козлятины, огромного котла вареных мидий, смешанных с солеными водорослями. Многие селяне желали с ними побеседовать, и Оливера смущало такое внимание. Он думал о времени, проведенном в одиночестве в архивах Твердыни, когда единственными его товарищами были книги да свитки. Юноша сидел на треснутой деревянной скамье рядом с Переттой, которая была далеко не такой застенчивой. Общительная молодая помнящая болтала со всяким, кто проявлял хоть немного интереса.