Саврола
Шрифт:
Как только убегавшие перепрыгнули через стену, защитники второго ряда начали стрелять. Винтовки, стрелявшие поблизости, звучали намного громче, чем другие виды оружия, и от них исходили невероятно яркие вспышки. Но с каждой минутой становилось все светлее, и она могла разглядеть клубы дыма, взметнувшиеся вверх. Мятежники были вооружены многими видами огнестрельного оружия. Некоторые из них, в чьем распоряжении были старые мушкеты, заряженные с дула, должны были встать и спуститься с баррикады, чтобы использовать свои шомпола. Другие, обладавшие более современными видами оружия, оставались на местах, припав к земле позади своих укрытий, и непрерывно стреляли.
Эта сцена, где двигались крошечные, в перспективе очерченные фигурки, все еще напоминала сцену театра, на которую зрители смотрели
Едва она подумала об этом, когда заметила, как с баррикады опускали на землю какую-то фигуру. В ярком утреннем свете можно было ясно разглядеть бледное лицо. В какой-то момент ее охватило какое-то пронзительное чувство жалости. Но она продолжала стоять, потрясенная увиденным. Четверо мужчин уносили раненого. Они несли его за плечи и за ноги, таким образом середина его тела обвисла. Когда они исчезли из ее поля зрения, она снова посмотрела на стену. Были видны еще пятеро раненых. Четырех должны были унести, а пятый опирался на руку друга. Две другие фигуры были убраны с баррикады. Они безжизненно лежали на земле, никому не мешая. По-видимому, никто не замечал их, им просто позволили лежать вблизи ограждений.
Тогда с дальнего конца улицы послышался бой барабанов и надрывный зов трубы. Эти звуки повторялись снова и снова. Мятежники начали стрелять в безумной ярости с невероятной скоростью. Некоторые люди упали. И вдруг шум стрельбы заглушил какой-то странный звук, напоминавший душераздирающий крик, который раздавался все ближе и ближе.
Человек, стоявший не баррикаде, спрыгнул вниз и стал бежать по улице. Тогда пятеро или шестеро других людей немедленно последовали за ним. И все защитники баррикады, за исключением трех человек, поспешно обратились в бегство, испуганные этим нечеловеческим криком, который слышался все ближе и ближе. Несколько человек пытались тащить за собой раненых, к которым прибавилось еще несколько пострадавших. Они стонали от боли и умоляли, чтобы их оставили одних. Она увидела, как один мужчина тащил другого за лодыжку и он ударялся о булыжную дорогу, несмотря на свои мольбы. Три человека, оставшиеся на месте, методично стреляли, расположившись за бруствером. Все это произошло в течение лишь нескольких секунд. И душераздирающий крик становился все ближе и громче. И тогда в одно мгновение солдаты в синих формах, едва уклонившиеся от удара, взобрались на баррикаду и перемахнули через нее. Впереди бежал офицер, совсем еще юноша. Он прыгнул на другую сторону баррикады, воскликнув:
— Вперед! Уничтожим этих подлых трусов!
Трое крепких мужчин пустились в бегство и исчезли, словно камни, смытые разбушевавшимся прибоем. Толпы солдат бросились через баррикаду. Ей было видно, как целые группы солдат толпились вокруг каждого раненого мятежника. Они безжалостно вонзали в них штыки. И тогда это страшное наваждение рассеялось, и чудовищное зрелище казалось нереальным. Она зарыдала и отпрянула от окна, уткнувшись лицом между диванными подушками.
Теперь грохот канонады раздавался отовсюду. Ружейные выстрелы были оглушающими и непрерывными. Особенно мощными казались звуки, доносившиеся с главной дороги, параллельной улице, где жил Саврола. Нечеловеческие крики раненых усиливали шум. Постепенно волна сражений прокатилась мимо дома в направлении здания мэрии. Когда она поняла это, все ее собственные несчастья снова напомнили о себе. Происходила борьба против мятежников. И она подумала о Савроле. И тогда она начала молиться — судорожно молиться, посылая мольбы в бесконечное пространство, надеясь, что они будут услышаны. Она не назвала имя человека, о котором молилась. Но, возможно, всеведущие боги язвительно усмехнулись, догадываясь, что она молилась о победе мятежника, которого она любила, над ее мужем, президентом.
Вскоре от здания мэрии послышался чудовищный грохот. «Пушка», — подумала она, но не осмелилась выглянуть из окна. Страшные зрелища вызывали отвращение, и она уже утратила интерес к ним. Но ей были слышны выстрелы, раздававшиеся все ближе. И тогда она почувствовала странную радость — необъяснимую радость победы в войне, несмотря на все ее ужасы. Послышался топот людей, которые пронеслись мимо дома.
Стук прекратился, и она услышала нечеловеческий стон незнакомого человека.
— Ради бога, впустите меня! Я ранен и не имею оружия, — умолял он.
Люсиль прислушалась. Она почувствовала, что за дверью находился только один человек, и если он был ранен, он не мог причинить ей вреда. Снова за дверью послышался стон. Ее охватило чисто человеческое чувство сострадания. Она отперла дверь и осторожно открыла ее.
Человек быстро проскользнул в комнату. Это был Мигуэль.
— Я прошу прощения у вашего превосходительства, мне необходимо укрытие, — вкрадчиво произнес он, проявляя особое самообладание, которое в критические моменты всегда выручало его подлую душу.
— Но ведь вы не ранены! — удивленно произнесла она.
— Это была военная хитрость. Она потребовалась, чтобы вы впустили меня. Где тут можно спрятаться? Вероятно, они скоро придут сюда.
— Там, на крыше или в обсерватории, — сказала она, указывая на другую дверь.
— Ничего не говорите им.
— А зачем мне это надо? — язвительно проговорила Люсиль. Несмотря на самообладание этого человека, она презирала его. Ей было хорошо известно, что он готов был сделать любую пакость ради осуществления своей цели.
Он поднялся наверх и спрятался на крыше под огромным телескопом. Тем временем она находилась в напряженном ожидании. В этот день в ее душе бушевало так много различных чувств, что она была неспособна снова испытывать стресс. Оставалась лишь тупая ноющая боль, напоминавшая потерю чувствительности и обиду, наступающие после тяжелого ранения. Стрельба иногда слышалась только недалеко от дворца, и вскоре в городе стало сравнительно тихо.
Примерно в девять часов утра раздался звонок в переднюю дверь. Но Люсиль не осмелилась выйти из комнаты теперь, когда дверь была взломана. Через некоторое время стали слышны шаги людей, поднимавшихся по лестнице.
— Здесь нет дамы. Молодая леди вернулась в дом своей тети позавчера ночью, — произнес чей-то голос. Она узнала голос пожилой служанки Савролы. Охваченная чувством внезапной радости и страстным желанием вызвать сострадание у другой женщины, Люсиль бросилась к двери и открыла ее. Она увидела Беттину и офицера армии повстанцев, который вручил ей письмо со словами: «Президент посылает вам это, мадам».
— Президент?!
Ничего не понимая, она вскрыла конверт, на котором значилось: «От Совета общественной безопасности».
Но в записке только сообщалось, что правительственные войска были отброшены. Она заканчивалась следующими словами: «Сейчас возможен только один результат, и он будет достигнут через несколько часов». И подпись: «Саврола».
Офицер, сказав, что он подождет внизу в случае, если она пожелает послать ответ, удалился из комнаты. Люсиль повела старую няню внутрь и со слезами обняла ее. Где же она была в эту страшную ночь? Беттина находилась в подвале. Оказалось, что Саврола подумал о ней, как и обо всем остальном. Он попросил ее перенести туда кровать и даже позаботился о том, чтобы помещение было украшено коврами и комфортабельно обставлено еще в полдень. Она оставалась там, как он сказал ей. Ее безграничная вера в своего кумира помогла ей преодолеть страх, но все равно она «ужасно беспокоилась» о нем. Он был всем, что у нее оставалось в мире. Другие люди отдавали свою любовь мужьям, детям, братьям и сестрам. Вся любовь ее доброй старой души была сосредоточена на человеке, которого она лелеяла с тех пор, когда он был еще беззащитным ребенком. И он не забыл об этом. Она с гордостью показала коротенькую записку, где были написаны только два слова: «Цел и невредим».