Савва Морозов: Смерть во спасение
Шрифт:
Она посмотрела-посмотрела, как Савва хлещет вино «за упокой», — и приказала кучеру:
— Сани!
Надумала она ехать к свекровушке. Да, к Марии Федоровне.
Свекровь так была польщена неожиданным визитом невестки, что впервые ее назвала:
— Зинаидушка? Какими судьбами?
— Горестными, матушка Мария Федоровна, — скромно потупилась Зинаида Григорьевна, становясь перед ней на колени и целуя ручку.
Все это произвело такое благое впечатление на Марию Федоровну, что она самолично — откуда и силы взялись! — подняла ее с полу и усадила рядом с собой на диване.
— Самовар. Пошустрее, — велела она своим приживалкам. —
Лишние — это значит все до единой души. Им дрожать за дверями, в других, глухих комнатах.
— Догадываюсь, Зинаидушка, что привело тебя ко мне, — и она, как и невестка, склонила к ней седую голову, крытую черным шелковым платком.
— Правильно догадываетесь, матушка Мария Федоровна, — не стала скрывать Зинаида. — Измучилась я с Саввушкой. Право, не знаю, что и делать? Ведь разорит он семью, без копейки внучат ваших оставит!
— Ну, положим, для них-то и у меня копейка найдется. Чай, не нищие. А остерёга твоя своевременна. Уж на что я привязана к Саввушке — сыночку, а прилюдно, на Правлении заявила: «Устал ты, Саввушка. Не по плечу тебе стало директорство. Уходи на покой». Он было навострил по обычаю рога и на мать: «В сорок-то четыре года? Нет, матушка. Дело не брошу». Я вижу: пора ставить его на место. Неча жалеть. О внуках думать надо. Да и о тебе, Зинуля, о тебе. Верно ты говоришь: разорит он вас. Да и фабрики, нажитые дедом и отцом, с молотка пустит. Ну, да у меня-то еще есть ум в голове, — кивнула она служанке, ставящей самовар: — Ид, больше ничего не надоть. Да-а. Да, обидела я господа в гневе, а делать нечего, пришлось доводить разговор до конца. Говорю, поглядывая на членов правления: «Коли сам не уйдешь — так мы понудим. Главные-то паи Никольских мануфактур все-таки у меня! Нут, тут уж как члены правления, мои любимые пайщики. — Конечно, подмаслила маленько, не без того. — Ведь разговор-то какой оборот принял? Ни в какую не соглашается бизон клятущий! Тогда я уж прямо: «коль рога востришь — под опеку всеми родичами возьмем! Так, так, как недееспособного. На то есть доктора. Адвокаты опять же. Нашел с кем тягаться — с матерью родимой! Поди, батюшка-то Тимофей Саввич в гробу на Рогоже ворочается, слушая твои упрямые речи. Так что: вот бог — вот порог! — указала ему на дверь. Члены правления и голосовать не стали, все единым голосом закричали: «Мы с тобой, благодетельница!» А как же — не во благо я им? Токо Сережка Назаров малость припоздал, наскочил уже за дверями зимнего сада на нашего бизона. Так он что, проклятый?.. Он чуть не пристрелил его! Шапку ему пробил, дай у меня над ухом пуля свистнула! Не в желтый ли уж дом его?
Такого крутого поворота Зинаида Григорьевна все-таки не ожидала.
— Воля ваша, матушка Мария Федоровна, но, может, поначалу полечить его? Все-таки у нас прекрасный домашний доктор, Гриневский-то. Да и повыше кого найдем. Думаю, не откажет в помощи лучший на Москве психиатр и невропатолог Григорий Иванович Россолимо. Как вы думаете, благодетельница моих деток?
Как масло на душу, лилось. Льстило такое обращение невестки. Уже решившаяся было на желтый дом, Мария Федоровна согласилась:
— Ну что ж, моя милая Зинуша. Раз ты берешься за дело.
— Берусь, берусь, матушка Мария Федоровна.
— Тогда так и порешим. Уже со спокойными душами чайку попьем.
Чай они пили долго, истово. Когда надо было, Мария Федоровна не скупилась. Сладости к чаю были наилучшие, ничего не скажешь. Вот только уж такого количества чашек. Зинаида Григорьевна даже шутя подумала: «Не забрюхатела ли я опять? С чего бы это.»
Если и так, — она знала с чего.
С матушкой сговорились, ладно. Но ей предстояли еще долгие и тяжелые бои с самим Саввушкой. Не зря же с упрямого слова родителя его все домашние прозвали бизоном. Стоило заикнуться о докторах, как он сейчас же и натопырил рога:
— Ага, у матушки побывала?
— Да ведь надо же иногда навещать старушку. Именно потому, что она матерь твоя, Саввушка.
— Матерь! Старушка! Да она меня переживет.
— Ну, не греши, Саввушка, — она погладила его по жесткому ершику, чего давно уже не делала.
Доктор Гриневский был предупрежден о предстоящем тяжелом разговоре. На то он и домашний доктор. Явился — не запылился. Тут как тут, стоило только хозяину повысить голос на хозяйку. Он не стал нажимать, он осторожно посоветовал:
— Может, Россолимо пригласим, кого-то еще, по выбору Саввы Тимофеевича? Чайку попьем, да и от остального возбранять не будем. Если, конечно, Савва Тимофеевич угостит.
— Ну, угости-ка вас! Ко кладбищу приговорите.
Слова словами, а видно было, что смягчается душа. Одиночество тяготило его, слишком живого и непоседливого человека. Делать-то было нечего. Он привык с утра до вечера вертеться, как бельчонок в колесе. А колесо-то возьми да и остановись! И во что же оно превратилось? В домашнюю клетку.
Зинаида Григорьевна была умна, понимала это. Что-то вроде прежнего чувства к ней появилось. Шуточки взыграли:
— А не сотворить ли нам еще какого Савенка?
Он даже похлопал ее по нижней части спины, выжидательно напружинившейся. Но сам же все и испортил, вспомнив:
— А то ведь одного твоего любовника бомбой вон как рвануло!
Смешно было великого князя прочить в ее любовники. Она обиделась:
— До таких стариков я еще не пала!
— Да ведь барон-то тоже немолод?
— Зато не дурист! — отрезала она, гордо выгибая спину.
Игривость как началась — так и пропала. Какие теперь игры с болезным муженьком? Она снова вспомнила, с чего начала разговор:
— Не о моей — твоей спине подумаем. Давай-ка все-таки Россолимо, да еще кого скажешь, пригласим.
— Кого ты скажешь, — угрюмо и покладисто склонил он лобастую голову.
Зинаида Григорьевна могла бы радоваться своей победе, но радость-то была все-таки уныленькая. Свекровь? Ее радушие двуликое, как и всегда. Дело минуты, а дело другой — обратное. Мало что понимала в делах Зинаида Григорьевна, а все же догадывалась: коль Савву отстранили от фабрик, так и от счетов фабричных могут отстранить? Смотри тогда свекрови в беззубый рот! Порядочные капиталы Савва еще при женитьбе положил на ее счет, кой-какие и проценты набежали, да надолго ли, случись что, хватит? Насчет лести барона, или кого-то другого, она не обманывалась. Льстятся, коль запах денег чуют.
Генералы, эполеты, графья, бароны, а все их отцами нажитое промотано. Потому и мода на купчих пошла. Особливо на вдовых-то.
Она ужаснулась своей так далеко залетевшей мысли и тихо даже посоветовала:
— Савва, ты, может, сам позвонишь Россолимо да пригласишь к нам на чашку чаю? Мне как-то и неловко.
— Сам так сам, — опять как-то слишком уж безвольно согласился он.
Но все же несколько дней раздумывал, засев под вой разыгравшейся вьюги на своем этаже. Зинаида Григорьевна не торопила. Савва если что обещает — делает.