Савва Морозов
Шрифт:
На законодательном уровнеон отстаивал гражданские права рабочих: право на справедливые условия труда, на сокращение рабочего дня, а позже, в 1900-х — на создание союзов, на стачку и т. п. Так, в 1897 году на заседании очередной правительственной комиссии по ограничению рабочего дня С. Т. Морозов открыто настаивал на ограничении продолжительности рабочего дня двенадцатью часами. [181] Причем, по мнению Морозова, это ограничение в обязательном порядке должно быть прописано в законе. Говоря словами современных исследователей, далеко «…не каждый фабрикант мог открыто высказать подобные требования своим коллегам и правительству». [182]
181
Рабочее законодательство, в том числе закон об ограничении рабочего времени на предприятиях (1897), разрабатывалось при активном участии
182
Филаткина Н. А. Династия Морозовых: лица и судьбы. М., 2011. С. 308.
Точно так же — путем активного диалога с властью — Савва Морозов отстаивал права и интересы того класса, к которому принадлежал по праву рождения — купечества. Но об этом — ниже.
Что же касается отношения к властям, то вплоть до конца 1890-х Савва Тимофеевич с ними активно сотрудничал, легальными способамидобиваясь с их стороны уступок и по рабочему вопросу, и по различным нуждам предпринимателей. Он был вхож в министерские кабинеты, «знал тайные ходы петербургских департаментов», [183] находился в приятельских отношениях с С. Ю. Витте и многими другими высокопоставленными сановниками. Он представлял купечество в диалоге с представителями правящей династии как по делам, так и на разного рода официальных торжествах: поздравлял членов императорской семьи со вступлением в брак, выражал соболезнования по случаю кончины императора Александра III. О добрых отношениях Морозова с правительством говорит и тот факт, что в 1895 году правление Никольской мануфактуры пожертвовало десять тысяч рублей на сооружение в Москве, перед храмом Христа Спасителя, памятника императору Александру III. К покойному царю Савва Тимофеевич, как и Тимофей Саввич, относился с большим уважением. Известно, что С. Т. Морозов возглавил депутацию для возложения венка на царский гроб в Петропавловском соборе. [184]
183
Немирович-Данченко Вл. И. Рождение театра: Воспоминания, статьи, заметки, письма. М., 1989. С. 124.
184
Морозова Т. Я., Поткина И. В. Савва Морозов. М., 1998. С. 144.
Любопытно, что еще в начале 1900-х Савва Тимофеевич проявлял либеральные воззрения, ратуя за систему представительного правления, ограничивавшего, но не отменявшего самодержавие, за всеобщие прямые выборы, за обеспечение гражданских прав и свобод.
С другой стороны, по ряду вопросов — главным образом в экономической области — Морозов отстаивал консервативные взгляды. Так, он являлся последовательным противником фритредерства, то есть свободной торговли между различными странами и свободной конкуренции внутри страны. Между тем за фритредерские идеи ратовала либеральная часть чиновничества. Савва Тимофеевич, как прежде его отец, возглавлял ту часть купечества, которая считала, что государство должно при помощи протекционистской политики оградить русскую экономику от конкуренции с более развитой западной.
А. В. Амфитеатров представляет Савву Морозова лидером «бунтующего капитала», а П. А. Бурышкин в тон ему говорит: «На бирже и в Купеческой управе фронда начинается с выступления на общественную арену Саввы Тимофеевича Морозова, то есть с начала девяностых годов». Казалось бы, эти суждения вступают в противоречие с тем, что было сказано выше. Однако никакого противоречия здесь нет. Дело в том, что политические воззрения С. Т. Морозова были независимы и плохо укладывались в прокрустово ложе современных ему течений. Нужно хорошо понимать, что в этот период он не пытался протестовать против системы; все его усилия, весь его протест были направлены на изменение положения внутри системы и при помощи тех средств, которые эта система сама дала в его распоряжение.
Что касается религиозных представлений Саввы Тимофеевича, то здесь дело обстояло еще сложнее. Трудно проследить за душевными движениями человека, если сам он не желает, чтобы эти движения кто-либо увидел. И даже если временами проглядывают неясные сполохи от сильных перемен в душе, не стоит трактовать их однозначно. Особенно если этот человек, по выражению его современников, «ох, какой глубокий и сложный!». [185] Тем не менее кое-что увидеть всё же можно.
185
Амфитеатров А. В. Из литературных воспоминаний // Руль. 1922. № 553. 23 (10) сентября. С. 2.
Уже говорилось, что С. Т. Морозов был воспитан глубоко верующими людьми, с детства обретя навык молитвенного общения с Богом. Говорилось и о том, что на гимназической скамье он научился «не веровать в Бога». Тем не менее это не помешало ему на протяжении нескольких лет «занимать одно из первых мест» в совете Рогожской старообрядческой общины. Исследовательница Н. А. Филаткина пишет: «После кончины Тимофея Саввича произошел разрыв Саввы… с этой общиной, а в 1892 году Савва вследствие ряда не названных им причин отказался выполнять обязанности выборного. Видимо, этот разрыв произошел в результате его женитьбы на «разводке» Зинаиде Григорьевне, что было недопустимо в среде старообрядцев». [186] Однако четкой взаимосвязи между этими событиями не прослеживается: к 1892 году прошло четыре года с момента женитьбы Саввы Тимофеевича на Зинаиде Григорьевне. Получается, что, не веруя в Бога и нарушив устои своей общины, С. Т. Морозов на протяжении нескольких лет все же продолжал активно участвовать в жизни общины — и та, несмотря на строгое отношение к нарушителям старообрядческих устоев, не исторгала его из своей среды. Более того, еще и в начале 1900-х годов, в период дружбы с Горьким, Савва Тимофеевич поддерживал контакты со староверческим сообществом. Так, может быть, Морозов не являлся тем атеистом, которым его принято изображать? Может, он был человеком шатающимся, не стойким в вере, но не покидающим ее окончательно?
186
Филаткина Н. А. Указ. соч. С. 77–78.
Писатель, публицист Александр Валентинович Амфитеатров в романе «Дрогнувшая ночь», посвященном «памяти хорошего человека Саввы Тимофеевича Морозова», приводит любопытный эпизод. Он пишет: «Старая вера мешала Савве… быть утвержденным на посту… московского городского головы, хотя этого поста он и сам желал, и москвичи его в головы прочили. Да и в правительстве многие находили, что этот выбор был бы и представителен, и полезен, так как направил бы «будирующую» [187] деятельность молодого купеческого лидера и капиталы, им повелеваемые, не к огорчению властей, но к утешению… Но, когда Савве совершенно ясно дали понять, что дело стоит только за присоединением его к православию, Савва под большие колокола не пошел и купить удовольствие головить на Москве отступничеством от веры отцов своих наотрез отказался.
187
Будировать — значит выражать недовольство кем-либо, быть в конфликте с кем-либо.
— Да не все ли вам равно, Савва Тимофеевич? — убеждали его. — Ну, какой вы старовер?.. Образованный человек, интеллигент… Ну, на что вам далось ваше старообрядчество? Какой смысл вам за него держаться? Что вы в нем для себя нашли?
А он с улыбочкою, себе на уме, возражал:
— Как что-с? Прекрасная вера-с. Как отцы, так и мы. Очень хорошая вера-с. Купеческая-с». [188]
Трудно сказать, имел ли этот эпизод место в действительности. Но, видимо, дыма без огня не бывает: Амфитеатров отлично знал и уважал Морозова, а потому вряд ли стал бы на пустом месте возводить напраслину на большого купца. Итак, он характеризует С. Т. Морозова как человека, не собиравшегося порывать с общиной и отказываться от веры предков даже ради предложенного ему высокого поста. Подтверждением подобного вывода служат строки из воспоминаний Д. А. Олсуфьева, университетского товарища Морозова. По словам Дмитрия Адамовича, «Морозов до конца жизни держался по семейным традициям старой веры, но… не имел никаких религиозных запросов; допускаю даже, что он был атеистом и, во всяком случае, полным религиозным индифферентом».
188
Амфитеатров А. В. Дрогнувшая ночь… С. 55–56.
Олсуфьев очень осторожен в формулировках, и не зря. Судя по всему, Савва Тимофеевич, потеряв в отрочестве живую связь с Богом, тяготился этой потерей, постоянно искал, чем бы ему заполнить образовавшуюся в этом месте души пустоту. Об этом говорит один эпизод, приведенный Максимом Горьким. Он описывает похороны Антона Павловича Чехова — крупного писателя, драматурга, с которым и Горький, и Морозов были в теплых отношениях. Похороны состоялись в Москве 9 июля 1904 года. «Мы пришли с похорон А. П. Чехова и сидели в саду Морозова, настроенные угнетенно. Гроб писателя, так «нежно любимого» Москвою, был привезен в каком-то зеленом вагоне с надписью крупными буквами на дверях его: «Для устриц». Часть небольшой толпы, собравшейся на вокзал встретить писателя, пошла за гробом привезенного из Маньчжурии генерала Келлера и очень удивлялась тому, что Чехова хоронят с оркестром военной музыки. Когда ошибка выяснилась, некоторые веселые люди начали ухмыляться и хихикать. За гробом писателя шагало человек сто, не более… Какая-то дама в лиловом платье, идя под кружевным зонтиком, убеждала старика в роговых очках:
— Ах, он был удивительно милый и так остроумен…
Старик недоверчиво покашливал. День был жаркий, пыльный. Впереди процессии величественно ехал толстый околоточный [189] на толстой белой лошади. Все это и еще многое было жестоко пошло и несовместимо с памятью о крупном и тонком художнике.
Проводив гроб до какого-то бульвара, Савва предложил мне ехать к нему пить кофе, и вот, сидя в саду, мы грустно заговорили об умершем, а потом отправились на кладбище. Мы приехали туда раньше, чем пришла похоронная процессия, и долго бродили среди могил. Савва философствовал:
189
Околоточный надзиратель — в Российской империи чин городской полиции, ведавший небольшой частью территории города — околотком.