Сборник "Круг Земель"
Шрифт:
6
Золотая Цепь замкнулась. Теперь стена Стагевда была окольцована полностью. И теперь цепь не была больше призрачным золотым сиянием. Каждое звено приобрело вес, форму и свой неповторимый тусклый блеск.
Цепь прошла через массивные кольца на носах семидесяти варанских галер. Эти кольца тоже были плодом великой и гениальной прозорливости Сиятельного князя.
Плащ на спине Шета оке Лагина вновь сошелся в неразрывное целое. Теперь предстояло главное.
Шет с легкостью перемахнул через перила мостика и оказался на палубе «Молота Хуммера» у самого края трюмного провала. Он заглянул вниз. Локтей двести Золотой Цепи оставалось лишних. «Ай-ай, господин Стагевд, как вы оказались недальновидны. Нужно было увеличить поперечник Стены локтей на семьдесят и мои труды возросли бы многократно», – промурлыкал Шет, прекрасно осознавая, что в любом случае ему удалось бы сокрушить Стену. Возможно, менее эффектно.
Шет оке Лагин обнажил «коготь Хуммера» и подошел к Цепи, пересекающей палубу из края в край. Он поднял меч над головой и, исторгая вместе с хриплым выдохом короткое слово, венчающее заклятие, пал на колени. «Коготь Хуммера» с легкостью прошел сквозь звенья Цепи, намертво пригвоздив ее к палубе.
Раздался еле слышный звон, и началось.
С сухим треском Золотая Цепь исторгла в одночасье тысячи тонких молний, вонзившихся в Густую Воду сокрушительными щупальцами. Тусклые глуби-ньг Стены с омерзительным шипением исторгли мириады крохотных осколков, ударивших во все стороны с силой стальных стрел. Но они испарялись быстрее, чем успевали вонзиться в выгнутые носы галер и изумленные лица варанских воинов, изготовившихся к бою.
Стена истончалась на глазах. Но когда она должна была вот-вот рухнуть, что-то переменилось. Пенная волна, медленно взбухая и наполняясь силой, отошла от берегов Дагаата и, набирая скорость, расплескалась о Стену Стагевда. И вместе с ней Стена вновь уплотнилась, наливаясь невесть откуда взявшейся Густой Водой.
Шет остервенело выругался. Он вскочил на ноги и крикнул своим людям:
…
– Вызвать сюда Ганфалу! И Горхлу! Живо!
7
Хрусталь Стагевда, еще несколько мгновений назад сверкавший невыносимо яркой белой звездой, медленно угасал. На треножнике лежал обычный граненый кусок хрусталя размером с человеческую голову, в глубине которого светился слабый уголек.
– По-моему, можно открыть глаза, – возвестил Торвент.
– Неужели получилось? – спросил Герфегест, все еще не осмеливаясь поступить по словам Торвента. Сверху донеслись радостные возгласы дозорных.
– Получилось! – воскликнула Хармана. – Стена Стагевда стоит, и она по-прежнему недоступна для варанца.
Герфегест открыл глаза. Хозяйка Дома Гамелинов и Его Высочество Торвент смотрелись двумя мокрыми курицами. Они вспотели от макушки до пят. В пепельных волосах Харманы что-то потрескивало. В глазах Торвента блуждали шалые огоньки.
Хармана озорно глянула на Герфегеста и расхохоталась.
– Да сними ты наконец руки с Хрусталя! Такое впечатление, что ты – самый жадный пещерный житель в мире, а эта стеклянная глыба – самый большой кусок золота, какой только порождали земные недра!
Герфегест перевел ошалелый взгляд на Хрусталь. Его потемневшие руки, казалось, неразрывно срослись с граненой поверхностью Держателя Стены. Да, это была жестокая схватка, схватка в абсолютном безмолвии, без стонов раненых и треска копий. Только Хармана, насколько он мог припомнить, тихо постанывала от сверхчеловеческого напряжения. Но с тем же успехом это могло быть воспоминание из далекого прошлого. Хотя какое там «далекое» – они ведь знакомы с Харманой неполных три месяца.
– Да, ты права, – усмехнулся Герфегест и снял руки с Хрусталя. – Пойдем наверх – посмотрим, что творит варанец.
Хрусталь Стагевда находился в неприметном каземате у подножия Алмазного Гвоздя. Чтобы подняться на вершину башни, требовалось пройти двести полу-оплавленных ступеней. Через каждые двадцать имелись площадки с небольшими смотровыми отворами. Они успели подняться до шестой. Это было уже достаточно высоко, чтобы сквозь отворы видеть «Молот Хуммера», но еще слишком низко, чтобы видеть его во всем великолепии.
Они остановились, чтобы перевести дух – борьба за Стену Стагевда отняла у них немало сил. Герфегест бросил беглый взгляд в сторону неприятельского флагмана – и с проклятием отпрянул от смотрового отвора. Над «Молотом Хуммера» блистали зеленые зарницы.
– Варанец снова взялся за свое!
Они стремглав бросились вниз. Вниз – туда, где вновь разгорался белым светом Хрусталь Стагевда.
Им очень повезло. Они не успели.
Когда Торвента, стремглав летевшего впереди всех головокружительными извивами лестницы, отделяло от входа в каземат ровно восемь ступеней. Хрусталь Стагевда исчез в огненном смерче. Оглушающий удар загустевшего от неимоверной скорости воздуха швырнул Торвента под ноги Харманы.
Прежде чем они успели подняться на ноги, снаружи донесся чудовищный грохот – будто бы вся Ярость Вод Алустрала обрушилась на бесплодные берега Дагаата.
8
Стены Стагевда теперь не существовало. Густая Вода претерпела повторное изменение и обратилась тем, чем была раньше – сухой пылью, светом, пеной и морской горечью. Две кольцевые волны разошлись в стороны от сокрушенной Стены Стагевда – одна вернулась к скалам Дагаата, вторая затопила палубы приземистых варанских кораблей. Некоторых из них отшвырнуло назад на десятки локтей, но все они уцелели. Варанцы знают толк в корабельном деле, а Шет оке Лагин знал, что им предстоит встретить у Дагаата. Поэтому морские воды, алчно облизав наглухо задраенные палубные люки, наградив жестокими ласками привязавшихся к бортам варанских воинов, забрав с собой совсем немногое, ушли сквозь приуготовленные проломы в фальшбортах и транцевых досках.
Золотой Цепи тоже не было больше. Она рассыпалась мелким прахом и ушла в пучину вод. Она сделала свое дело. В опустевшем трюме «Молота Хуммера» осталась только невзрачная рыжая крошка, да и той было совсем немного.
– Что же, милостивые гиазиры, благодарю за помощь! – радостно прорычал Шет оке Лагин, обращаясь к своим союзникам. – Теперь слово за сталью.
Ганфала, чье лицо со времен битвы в проливе Олк сменило цвет на землисто-серый, промолчал.
– Сегодня сталь наговорится всласть, – сказал Горхла напрочь лишенным каких-либо интонаций тоном.