Сборник рассказов

Мамлеев Юрий Витальевич

Глаза его огненно при этом покраснели, не то как у волка, не то как у воплотившегося духа, и на него страшно было смотреть. Но нос его был испитой.

Один толстячок Леонтий вел себя не в меру истерично: он подскакивал и все время кричал, что он теперь еще больше жить хочет...

Антон с печи успокаивал его. Впрочем, среди начавшегося всеобщего крика и тотального звона стаканов его особенно не замечали.

– Ты долго, долго проживешь, - сказала сидящая рядом с Леонтием лихая бабенка.
– Я это чувствую, я экстрасенка...

Леонтий

прямо-таки подпрыгнул от радости, сразу поверив ее словам. Потом грузно плюхнулся на свое место, и тут же его белая пухлая рука потянулась к вину и ветчине. С аппетитом опрокинув в себя стакан вина и закусив ветчиной, он довольно нахально обнажил свое брюшко и стал его нежно поглаживать для двойного удовольствия.

Его лицо разблаженничалось, как оживший вдруг блин.

– Когда оно, вино и теплынь, проходит внутрь по каждой нутряной жилочке в животе, надо извне животик поглаживать, чтоб наслаждение усилить... шептал он, закрыв даже глазки, чтобы не ощущать ничего, кроме себя и своего наслаждения.

А между тем лихая бабенка-экстрасенка бормотала своей соседке с другого боку:

– Помрет толстун-наслаждун лет через пять всего... Я его жалею, потому и сказала, что долго-долго проживет... Я как на ладони вижу: конец не за горами.

Толстун хохотал сам в себя.

Водка лилась непрерывной рекой, заливая скатерть, рты и раскрасневшиеся глаза.

А невеста все пела и пела.

Вдруг та самая пришедшая Бог весть откуда собачонка, совершенно ошалев, подбежала и, подпрыгнув, цапнула мертвеца за ухо, разразившись потом совершенно непонятным лаем. Как будто на ухе у мертвеца висело что-то невидимое, но увесистое и заманчивое. Старушка Анатольевна тут окончательно взъярилась.

– Да что же это такое?
– заорала она во всю мочь, заливаясь слезами, так что все остальные притихли.
– Когда ж это безобразие кончится?! Что ж это за тварь такая?!! Душа Семена Петровича сейчас мытарства проходит, терзается, кипит, а этой поганой собачонке хоть бы что! Да разве животное, хоть и самое дикое, может себе такое позволить перед покойником? Зверье, оно разум и уважение насчет покойников имеет. А эта тварь и не собака вовсе поэтому, а оборотень! Я в деревне жила, я их насквозь вижу!

Собачонка в ответ залилась.

– Убить ее!
– заорал вдруг мужик, вставший из-за стола и весь покрасневший как рак. В руке у него был стакан водки, точно он хотел произнести тост.

Собачонка между тем опять злобно накинулась на мертвого Семена Петровича, бросившись ему чуть ли не на грудь.

– Ненормальная какая-то, - испуганно пробормотала Клеопатра Ивановна.

– Нечистое дело, нечистое, - шепнул Пантелеймон. Но тут старушка Анатольевна (и откуда только в руке появилось полено) хрястнула со всей силы по башке этой непонятной собачке.

Собачка тут же испустила дух, или ушла на тот свет, если угодно.

– Не будет теперя покой мертвых нарушать, - раздался голос из-за стола.

Мужичок Пантелеймон посмотрел на лежащий на полу собачий труп и совсем озадачился.

– Самого Семена Петровича теперь нужно хряпнуть по башке - может, он, наоборот, оживет, - поучительно сказал он. Его чуть не прибили.

Собачонку так и оставили лежать на полу. И когда вроде бы стали налаживаться отношения и в разговорах обозначился даже некоторый лиризм, толстячок Леонтий поднял бунт.

– Убрать надо трупы, убрать!
– завизжал он, чуть не взобравшись на стол.
– Хватит с нас трупов! Достаточно для одной свадьбы довольно, - его голос перешел прямо-таки на бабий визг.
– Что ж мы тут веселимся, а они лежат... Не хочу, не хочу! Убрать в землю! Немедленно!

Пантелеймон чуть не крикнул, указывая на Леонтия:

– Вот кого надо в морду! Ишь ты, в землю! А может быть, они с нами хотят! Пировать!

Но многие поддержали Леонтия.

– Собачку можно оставить, она никому не вредит, а Семена Петровича давно пора куда-нибудь вынести, поди уж смердит, - промяукала одна молодая дама слева.

– Да не поди, а уж точно, - оборвали ее.
– Сколько мы тут часов пьем и пьем, а он что ж, такой неприкосновенный?

– А кто выносить будет?!
– закричал Антон с печи.

– По жребию, по жребию, - отвечали ему.

Девушка-двойник одиноко ходила в стороне.

– Бросаем жребий!
– закричала экстрасенка.

– А куда ж выносить в темень, на Луну, что ли?
– орали в углу.

Вдруг в дверь бешено застучали.

Все остолбенели и замолкли.

Остолбенение прервали два удара.

– Кто это?
– тихо спросили.

– Лесник я, открывайте!
– раздался уверенный голос за дверью, точно человек там расслышал этот полушепот.

Антон и прыткая старуха Анатольевна пошли открывать. Толстячок Леонтий упал под стол.

– Раз лесник, то откроем, - бодро сказал Антон.

Открыли.

На пороге стоял огромный, недоступного роста мужчина в тулупе, хотя на улице стояло лето. Беспорядочные волосы как бы обвивали его лицо.

– Милости просим, начальничек, - залебезила старушка Анатольевна, подпрыгивая вокруг.
– У нас тут свадьба. Чичас поднесем вам стакан-другой водки, штрафной. Мы люди хлебосольные, чем богаты, тем и рады.

– А это кто?
– вдруг сразу спросил вошедший, ткнув огромной ручищей в сторону мертвого Семена Петровича.
– Этот кто?

– А это у нас жених, - заверещала Клеопатра Ивановна.
– Только он приуныл.

Но старушка Анатольевна уже подносила леснику стакан водяры.

– Не пью, - угрюмо отстранил тот и пошел прямо к мертвецу.
– Унылых я не люблю, - угрюмо сказал он.
– Убрать!

Как ни странно, словно по команде, Антон и Николай перенесли тяжелое тело Семена Петровича на печь, словно ему там будет теплее.