Сборник рассказов
Шрифт:
Но так как все были заняты своей девочкой Ниночкой, то Вову особенно никто не замечал. Даже котенок Теократ.
А между тем мальчик Вова беседовал со своей сестрой. Когда в комнате ненадолго никого не было, он подбирался к ее колыбельке и урчал.
Девочка Нина глядела на него ясно и доверчиво. Она, наверное, считала его истуканом, пришедшим с того света. И поэтому строила ему глазки. Но мальчик Вова подходил к ней не с добрыми намерениями.
Надо сказать, что колыбелька Ниночки стояла почти на подоконнике, у открытого окна. А этаж был седьмой. Дело происходило летом,
Однажды все взрослые, обступив Ниночку, верещали: "У, ты моя пуль-пулька, у, ты мой носик, у, ты моя колбаска", - а на Вову даже не поглядели, не говоря уже о том, чтобы сказать ему что-нибудь ласковое. Мальчик Вова так рассердился, что решил тихонько спихнуть Ниночку на улицу, в открытый мир, как только все уйдут. Он возненавидел сестренку за то, что ей все уделяли внимание, а на его долю остался шиш. Но теперь его терпение лопнуло. Особенно уязвило поведение папы Кеши. С давних пор мальчик Вова считал папу Кешу Богом и очень любил, когда Бог его согревал. А когда божество повернулось к нему задницей, мальчик Вова внутренне совсем зарыдал. Только никто не видел его слез, кроме крыс и маленьких домовых, прячущихся в клозете.
И вот когда в комнате никого не осталось, мальчик Вова на цыпочках, оборотившись на свою тень, подкрался к люлечке с Ниночкой. Лю-лю-лю, люлечка. Несомненно, он туг же спихнул бы сестренку в открытый мир, но произошла некоторая заминка. Не успел Вова приложить свои игрушечные нежные ручки, чтоб опрокинуть дитя, как в последний момент вдруг заинтересовался ее личиком. Дитя в этот миг было особенно радостно и прямо улыбалось Бог знает чему, махая ножками.
– Ишь, точно мое отражение в зеркале, - заключил мальчик Вова.
– Но в то же время ведь это не я, - успокоился он.
Вовик ухмыльнулся и хотел было уже опрокинуть дитя, но в этот момент вошла улыбающаяся мама Дуся. Мальчик кивнул ей и незаметно отошел в угол.
"Недаром говорят взрослые, что сразу никогда ничего не получается", подумал Вова, засунув руки в карманы и делая вид, что рассматривает картинки.
Он был рационалист и любил доводить дело до конца.
– Ты надолго ли?
– спросил он через несколько минут уходящую маму Дусю.
– За молоком, - ответила та.
На сей раз Вову не отвлекали всякие шалости.
Он ретиво подбежал к люльке и изо всех сил толкнул ее, как буку. Дитя летело вниз как-то рассыпчато, всe в белом белье, только ручонки вроде бы махали из-под одеяла. Вова настороженно наблюдал из окна. "А вдруг не разобьется", - думал он.
Но дитя, шлепнувшись, больше не двигалось. Вовику даже показалось, что лучи солнца непринужденно и разговорчиво играют на этой застывшей кучке. И она - эта кучка - словно веселится в ответ всеми цветами весны и радости. Он, пошалив, погрозил ей пальчиком.
Когда вернулись родители, то, натурально, им стало нехорошо. Даже очень нехорошо. Все было вполне естественно. Мальчика Вову тут же спрятали в другую комнату, чтоб не напугать. Бабушка Федосья ссылалась на свои сумасшедшие сны, папа Кеша - на ветер, а мама Дуся ни на что не ссылалась: она не помнила даже себя.
Но зато потом, через несколько недель, когда все угомонилось и очистилось, родители души не чаяли в Вовике. "Ты наш единственный", говорили они ему. Жизнь его пошла как в хорошей сказке про детей. Все ухаживали за ним, одевали, давая волю ручкам, закармливали и дарили ласку, нежность и поцелуи. Мальчик рос, как дом. Только иногда он пугался, что кто-то Невидимый спихнет его с седьмого этажа, как он столкнул сестренку. Но ведь невидимое существовало и раньше, до того как он ее спихнул.
"Все равно от невидимого никуда не денешься", - вздыхал мальчик Вова и продолжал наслаждаться своей жизнью.
Свадьба
Семен Петрович, сорокалетний толстоватенький мужчина, уже два года страдающий раком полового члена, решил жениться.
Предложил он свою руку женщине лет на десять моложе его, к тому же очень любившей уют. Он ничего не скрыл от невесты, упирал только на то, что-де еще долго-долго проживет.
Свадьбу договорились справлять лихо, но как-то по-серьезному. Всяких там докторов или шарлатанов отказались взять. Набрали гостей по принципу дружбы, но, чтобы отключиться от нахальства и любознательности внешнего мира, место облюбовали уединенное, за городом, на отшибе. Там стоял только домишко родственника Ирины Васильевны, а кругом был лес. Ехали туда хохоча, на стареньком автобусе, ходившем раз в два дня.
Домишко был действительно мрачноват и удивил всех своей отъединенностью.
– Первый раз на свадьбе в лесу бываю, - заявил Антон, друг Семена Петровича.
– Для таких дел все-таки повеселее надо было место сыскать, - заметил насмешник Николай, школьный приятель Ирины Васильевны.
– Окна в нем и то черны, - удивилась Клеопатра Ивановна, сотрудница Семена Петровича по позапрошлой работе.
– А мы все это развеселим, - сказал толстяк Леонтий, поглаживая брюшко.
Туг как тут оказалась собачка, точно пришедшая из лесу. Народу всего собралось не шибко - человек двадцать, так как задумали, - и все быстро нашли общий язык.
Закуски было видимо-невидимо: старушка Анатольевна, родственница Ирины Васильевны, еще заранее сорганизовала еду.
Начали с пирогов и с крика: "Горько, горько!" Семен Петрович сразу же буйно поцеловал свою Ирину, прямо-таки впился в нее. "Ну и ну", - почему-то подумала она.
Шум вокруг невесты и жениха стоял невероятный. Ирина робко отвечала на поцелуи. Вообще-то, она была безответна, и ей все равно было, за кого выходить замуж, лишь бы жених был на лицо пригожий и не слишком грустный. Грустью же Семен Петрович никогда не отличался.
Молодым налили по стакану водки, как полагается.
После первых глотков особенно оживился толстяк Леонтий.
– Я жить хочу!
– закричал он на всю комнату, из которой состоял этот домик. В углу были только печка и темнота.
– Да кто ж тебе мешает, жить-то?
– выпучил на него глаза мужичок Пантелеймон.
– Живешь и живи себе!
– Много ты понимаешь в жизни, - прервала его старушка Анатольевна. Леонтий другое имеет в виду. Он хочет жизни необъятной... не такой.