Сборник статей 2008гг. (v. 1.2)

Кагарлицкий Борис Юльевич

Борис Кагарлицкий: У нас же был еще момент в 98-ом году, когда я сказал что у нас либо кавказские гастрабайтеры, либо последний эшелон корпоративных структур. Конечно, любое правило имеет исключение, это связано с дефолтом 98-го года, который практически убил мелкий независимый бизнес. В результате, те, кто выжил или вошли в рынок позже, они уцепились за хвост уходящего поезда, а те кто заполнил образовавшуюся нишу, как правило, это были просто приезжие. Они приехали, обнаружили в этот момент, что все как будто выкосило после эпидемии. Достаточно активный вход в рынок тех же самых азербайджанцев произошел на этом этапе, кстати, любопытная вещь, вот эта ксенофобская азербайджанская кавказская кампания она развернулась на этом же этапе.

Юрий Романенко:

Вы сказали что, фактически после Примакова, удалось преодолеть режим внешнего управления, а, на сколько это действительно удалось сделать? Может быть, просто изменилась форма этого управления, она стала тоньше, менее заметной? Я говорю о том, что, например, хорошо известно, что Россия имеет большой Стабфонд. тем ни менее, деньги, которые были накоплены в нем и накапливаются, выносятся на зарубежные площадки. То ли там покупаются казначейские билеты США, то ли корпоративные облигации и так далее. В этом случае, в принципе механизм влияния на Россию в данном случае существен, поскольку любые потрясения на американском фондовым рынке, либо же проблема с американской валютой, европейской и так далее, они будут очень ощутимо бить по России.

Борис Кагарлицкий: Я отвечу, понимаете, не надо путать режим управления с системой зависимости. То есть, режим внешнего правления на техническом уровне как преодолен, а система зависимости или просто периферийное место России в мировой капиталистической экономики, оно осталось таким, каким было. В этом-то и парадокс, что путинский режим смог решить чисто управленческий аспект, а структурные ему оказались не по силам, да и не было такой цели. Я вам скажу, что все как было, так и осталось, в некотором смысле даже стало хуже, потому что появились новые схемы гораздо более глубинные.

Вот когда речь идет о ситуации 1995-го года, когда какой-то новый русский набивал карманы долларами, садился в самолет, летел на Киев, потом в ближайшее банковское отделение бежал и там все-таки сдавал эти мелкие деньги. В то время как сейчас мы видим корпорации, которые выстраивают систему своих внешнеэкономических инвестиционных стратегий, которые систематически уже планомерно под определенные проекты и цели выводят деньги из страны. Соответственно мы видим тот же самый стабилизационный фонд, который определенным образом структурирован. На структурном уровне зависимость как раз укрепилась, благодаря большей автономии политического управленческого уровня. И одно другому не мешает, наоборот одно другое дополняет. Если мы хотим администрировать зависимость то для эффективного администрирования управления зависимостью, лучше управление было в руках местных кадров, а не внешних, они лучше понимают суть происходящего.

Юрий Романенко: Еще такой вопрос, Вы достаточно красочно и ярко показали те риски, которые несет кризис для Китая, а можно в таком же ключе показать наиболее очевидные последствия для России.

Борис Кагарлицкий: Для России все очень просто, вот я недавно был в Питтсбурге, где собирались представители школы миросистемного анализа - Валлерстайн, Джованни Арриги и целый ряд молодых их учеников. Что интересно, насчет России дискуссии там не было. Спорили, что будет с Китаем, вот это их очень волновало, как вписать или не вписать Китай в эту систему. А на счет России там все будет просто - если упадут цены на нефть, тогда все пропало. А цены на определенном этапе упадут или будут частично съедены долларовой инфляцией, а, скорее всего, будет и то и другое, - это очень легко предсказать.

Сейчас можно увидеть две волны кризиса: первый, это сохранение цен на нефть при растущей долларовой инфляции, которая постепенно съедает часть этих нефтяных доходов, одновременно способствует тому, что они постепенно начинают увеличиваться. Видите, какая сейчас уже цена на нефть, 120, то есть доллар настолько подешевел, что его не жалко уже отдать. Так что Россия будет продолжать расти, по моим прогнозам еще порядка 20 месяцев. Наш уважаемый министр экономики Кудрин, будет нам говорить по телевизору, что вот видите, нас кризис не касается, это у них

кризис, а у нас благодаря мудрому руководству все замечательно. Хотя при этом у банков ликвидности будет не хватать, корпорации будут наращивать долги, которые не могут оплатить, но экономический рост будет продолжаться. Но если мы видим уход мировой экономики в глобальную рецессию, не по отдельным странам, а когда в целом мировая экономика уйдет в минус, так вот на этом этапе вполне возможно резкое снижение цен на нефть, потому что спрос на самом деле уже снижается. В чем парадокс, спрос то снижается уже, просто мы этого ценового уровня не чувствуем, потому что идет инерция.

Андрей Ермолаев: Но есть сигналы, например американцы, заявили, что открывают месторождения, и тем самым влияют на прогнозы и прочее.

Борис Кагарлицкий: Да, целый ряд факторов, но суммарное, вот как только график идет вверх, а потом падает, и когда видно, что это не коньюктурные колебания, то тут ситуация в России начинает резко ломаться и резко падать. Скорее всего, это будет сопровождаться психологическими эффектами. Потому что помимо всего прочего, есть еще один важный момент, дело в том, что российский чиновник существо истерическое, как, кстати говоря, и западные финансовые менеджеры. Это факт известный, что у финансового менеджера, истерический тип сознания, оно позволяет быстро реагировать, быстро адаптироваться, но приводит к катастрофическим последствиям в условиях переломного кризиса. Так вот поскольку российский чиновник существо истерическое, и сотрудники администрации в массе своей тоже истерики, я говорю истерики не в клиническом смысле, а в психологическом. Они все очень милые люди, но у них возможно просто элементарная истерическая реакция, потеря контроля, неадекватные действия, склока. Представляете, что это происходит в большой стране, с большими и глубокими бюрократическими корнями.

Олег Верник: Скажите, вот для меня лично ситуация наличия некого социального спроса и отсутствие некого политического предложения, является совершенно очевидной, при этом Россия постоянно продуцирует некие квази-левые проекты. Например, «Справедливая Россия», при всем нашем скептическом отношении к этому технологическому проекту, за достаточно короткий срок, была раскручена до прохождения в Думу. Отсюда можно констатировать, что желание людей голосовать за нечто новое и нечто левое существует пускай даже в квази-вариантах.

Если мы говорим о подлинном, истинном, глубоком, основательном проекте, то каким образом мы продуцируем и формируем путь его формирования. Либо это некий фантом, умозрительно строим некий идеал, абсолют, и призываем критиковать КПРФ или «Справедливую Россию», но при этом альтернатива будет фантомом. Либо все-таки есть некий технологический путь, в социальном смысле, для формирования истинного левого проекта. Я думаю, что этот вопрос и для России, и для Украины абсолютно корректен.

Борис Кагарлицкий: Он корректен, но я думаю, что пути разные. Кстати, говоря, это не случайно, мы имеем немножко разные процессы. В Украине уже сегодня худо-бедно за пределами КПУ, СПУ, функционируют какие-то субъектные левые объединения. Будь то организация марксистов, или «Новые левые», которые обладают некой субъектностью. Да, они не играют на электоральном поле, но они существуют, не скажу что массовом сознании, но на определенном уровне массового сознания они существуют. На каком уровне это уже другой вопрос, потому что это явно не то массовое сознание, в котором действуют другие, более крупные актеры.

В России парадокс заключается еще в том, что даже такого уровня субъектности нет. При этом, в данном случае могу сослаться на конкретные разговоры с людьми из администрации президента, которые жалуются, что в российской политике вообще нет никакой субъектности. И в этом смысле ситуация не-субъектности российских левых наталкивается на аналогичную проблему не-субъектности КПРФ, не-субъектности «Справедливой России», и даже не субъектности «Единой России». Они не воспринимаются как политические субъекты, способны инициировать какие-то действия.