Сборник: стихи и письма
Шрифт:
«Книгу ль тайн не облечете
В пышный бархат и атлас?
— Пусть блестит на переплете
В ясном золоте — алмаз!...»{73}
Еще я читал «Paradis artificiels» (что за нелепое заглавие у русского перевода: «Искания (?!) рая»? Умнее Бодлэра захотел быть!){74}. Какая там чудная фраза в предисловии: «я хотел бы писать для мертвых!»... Нельзя рассказать всей безмерной грусти этого восклицания.
Какая странная и удивительная вещь гашиш! Эти невероятные видения{75}!
Вода — вода и вода. (Простите, что кончаю на другой бумаге. Но больше нет!) Мне кажется, что «Парижский сон» Бодлэра, где он говорит о «monotonie» (а не о «картине монотонной»{76}, как у Эллиса) золота, воды и гранита, навеяно грезами гашишиста. Сравните описания в стихах и в «Paradis artificiels» (еще раз прошу Вас, извините меня, если навру во французской орфографии) — ужасно похоже. Именно слово «monotonie» непостижимо подходит к гладям воды, непрестанно струящимся фонтаном, который оживляют (т.е. скорей «омертвляют») пейзаж гашишиста. Знаете, Борис Николаевич, мне бы хотелось увидеть эти «Paradis». Когда я спросил у Эллиса, не принимал ли он гашиш, он тонко улыбнулся и сказал:
— Это неизвестно...
Хитрый.
Но как ужасны видения несчастного Квинси! Это море, с каждой волной выплескивающее голову, лицо. Это ужасно!
Потом я читал и других (ах, как мне не хватает Вашего Корбьэра!) Читал Верхарна (в «Энциклопедическом словаре» он почему-то назван Вергарном), но особого ничего не заметил. Верхарн, как Верхарн{77}. Потом Мюссэ. Вот это прелесть!
«...Mais j'aime trop, pour que je dis Qui j'ose aimer Je veux mourir pour ma mie Sans la nommer»{78}Это решительно хорошо. Но вот его «Nuit d'Octobre» мне не понравилось. Кое-что прелестно, но все эти громы и молнии, сыпящиеся на голову любовницы поэта, изменившей ему, меня только удивляют. Что-то похоже на «благородное негодование». Я понимаю короля Лира, коща тот кричит: «Дуй, ветер! Дуй! — пока не лопнут щеки!..» Но ведь у короля были достаточные причины, чтобы кричать, а у Мюссэ если и были, то довольно странного свойства. Ну посудите сами — если кто-нибудь будет говорить так:
— Меня? Такого умного, такого талантливого, такого красивого и бросить! — А? И прийти потом ко мне? Громы небесные, разразите сие несчастное существо!
Ну что Вы ему скажете? Ужасно дешевая мания величия.
Борис Николаевич! Что такое за поэт Роллина{79}? Я сегодня открыл его у Эллиса и натолкнулся на такую дичь, что прямо руками развел. «Entre les fils de télégraphe», потом«M-lle "Скелет"», котораялюбит«la rouge côtelette». Что за околесица? Прямо юмористика. Есть у нас в Петербурге Петр Потемкин... но ведь то в Петербурге! Я что-то ничего не понимаю. А все-таки талантливо и, пожалуй, интересно.
Слышали ли Вы о истории с Эллисом в Румянцевской библиотеке: Бог мой, как его ругали в газетах! Но он ужасно некорректен{80}!
Потом я еще читал Леконт-де Лилля. Его «Midi», который спускается с неба, — прекрасен{81}.
Еще — «Так говорил Заратустра». Об этом я не знаю, каким языком и говорить! Нашел я там одну фразу: «я хотел бы, чтобы брачующиеся посвящали себя на служение таинственному Богу, а большей частью я вижу, что два зверя узнают друг друга...» Сличите эту фразу и «Пол и характер». Что от последнего останется{82}?
А вчера я слушал Шопена. Вы знаете, Борис Николаевич, его «фантазию»? Там, во второй части, есть мотив, который можно изобразить так: <...>и на него очень хорошо можно петь Вашу строку: «поет и плачет клавиш»{83}.
Ну до скорого свидания, Борис Николаевич. Я надеюсь Вы мне позволите прийти поговорить к Вам в Москве.
Весь Ваш С.Бобров
P.S. Простите за ужасно глупое второе письмо! Но на душе было ужасно скверно, а очень хотелось Вам написать.
Ваш С.Б.
_________________________
*) — кстати: я сам начал переводить. Вы мне тогда дали H.de Régnier («Premières Poèmes») и все перевожу оттуда. Попробовал было из Верлэна («Avant que tu ne t'en ailles — pâle étoile du matin»), но получилось нечто невероятное. Вообще с переводами туго{71}
6
29.VIII.<1>909 Москва
Дорогой Борис Николаевич!
Я знаю, что через несколько дней увижу Вас — я хочу подойти к Вам во вторник вечером — но все-таки мне хочется написать Вам два слова (кстати — получили ли Вы мое последнее письмо Вам в Дедово, где я говорил о переводе «Fleurs du Mal» Эллиса?{84}
Приняты ли мои стихи в «Весах»? Эллис мне обещал наверно, что они будут в сентябрьском, т.е. в следующем № (Два стихотворения — «Безумный» («Узнаю, узнаю неизбежность надо мной проплывавшей мечты...») и «Обреченный» («Взнесен твой меч над крутизною моих усталых плеч...»){85}.
Оба эти стихотворения Вам понравились — Вы их хвалили мне весной. Они мне и самому нравятся, но все же я боюсь, что в «Весах» они не имели успеха. Моя звезда — очень ненадежная особа! Я почти уверен, что их не взяли — в голове что-то кружится — не знаю, что сказать. Ведь это моя единственная надежда! Но если они приняты — то я счастлив безмерно! Мне как-то даже дико подумать — что вот выйдет сентябрьский № литературного и критического ежемесячника «Весы» и там в «содержании» будет напечатано: