Сборник: стихи и письма
Шрифт:
Борис Николаевич! Я к Вам заеду в четверг — часов в 7 вечера. Я боюсь Вас вызывать по телефону — ужасная у Вас лестница.
Пока до свидания.
Всегда Ваш С.Бобров.
P.S. — Между прочим — купили вы себе клякс-папира?
С.Б.
3
<Москва> 18.VI.<1>909
Дорогой Борис Николаевич!
Был у Вас много раз в Москве и ни разу мне не удалось Вас застать. Это меня ужасно тяготит. Я Вам снес мою сказочку, заметку об «Урне» и теперь не знаю, какое они произвели на вас впечатление. Особенно мне интересно узнать по поводу заметки — что скажете Вы — понял
Был я раза два у Эллиса, — он уехал. Так что его тоже не видал.
И я сейчас совсем растерялся — не знаю, куда броситься. У меня много новых стихов — очень хотелось бы показать Вам. Знаете, Ваша «Урна» дала мне много — мои стихи стали как-то угрюмей-серьезнее. У Блока — Вы, вероятно, замечали — иногда прорывается беспочвенность, иногда проглядывает — что отчаянно печально — ерунда. Вспомните его «Мещанскую жисть» и «Землю в снегу»! И безвкусица. «Ты перед ним, что стебель гибкой...» — перл безвкусицы. «Песельник» — право, я не могу придумать для этого стихотворения другого определения, кроме как ерунда{46}. А он оказал на меня больше влияние во всех своих проявлениях.
У Вас же нету ни безвкусицы этой, ни пустячков — за что я преклоняюсь перед Вами — и «Урна» меня вылечила от такого бесшабашного, развихляйного письма. И теперь я переживаю кризис. Иногда блоковский пустячок столкнется у меня с тяжелым Вашим символом — и получается вещь крайне неудобоваримая. И обилие неудачных вещей.
Видели ли Вы «Остров»{47}? Хотя первому блину полагается по штату быть комом — но все же я не ожидал, что петербуржцы дадут так бессовестно мало! Волошин — только приличен. Гумилев — ужас! — безвкусица невероятная. Потемкин — .. .боюсь писать! А.Толстой кое-где мил, но (не знаю почему) его стихотворения производят на меня впечатление большой несерьезности. Но Вячеслав Иванов — великолепен! —
Вей, пожар! Идут герои От опальных очагов Плен делить и клады Трои И сокровища богов.Кажется, так — цитирую на память. Только странно — до чего похоже это на «Торжество победителей» Жуковского. Но все же это великолепно. Какая острота, какая мощь!
Еще Кузмин. Кое-что прелестно — «Одигитрия» — очень хорошо. А «Благовещенье» (правда?) очень похоже на «Noli ше tangere Maria» Брюсова{48}. Но это сходство не возмущает (меня по крайней мере), а наоборот — как-то даже радуешься, — знакомый мотив встретил! Прелестно по своей милой глупости «Успение» (между прочим, Кузмин тут, кажется, не за свое дело взялся — не «Успение Богородицы созданием Фомы нам открывается», а Вознесение, насколько я знаю). Очень понравилось еще «Вступление» — в нем проглядывает хорошая серьезность.
Достал я тут «Золотое Руно» за нынешний год — удивительно пустой журнал. Слов невероятное количество — но все так водянисто, так бесцветно! «Пепел» Ваш — Вы читали, конечно — очень они расхвалили, а вот «Урна» им, вероятно, не понравится{49}. Только немножко неприятно читать, когда Вас расхваливает Городецкий — право, он не особенно компетентен и его апломб шокирует — отзывает нахальством. Неприятный писатель. Есть там «Нежный Иосиф» Кузмина{50}. Не знаю, чем кончится, но пока он меня совсем не удовлетворяет. Похоже — знаете — на «Крылья». Хотя гораздо серьезнее. Говорят они там, что кто-то из «газетчиков» изругал Бальмонта за такую фразу:
«И смеющаяся и сияющая, тронув детский стебелек, она зажгла в детской душе огонь... и т.д. ...»{51}
Что Вы про это скажете? — знаете — как хотите — я человек очень терпимый — но этого «приять» я не могу. Какая-то <нрзб> sensiblerie{52} и право — чуть-чуть полоумное мычанье. Я готов принять чистое пакостничество Кузмина в «Крыльях»{53}, но только не это. Это прямо злит. И как это не умно!
Недавно небезызвестный психиатр Чиж (см. А.Белый. «Возврат» — стр. 51 — «Гриф», Москва, 1905) напечатал (кажется, в «Вопросах Психологии и Философии») статью о современных помешательствах. Говорит там, между прочим, что помешательство на революционной почве часто переходит в мистическое. И помешанные такого рода склонны объяснять все печали России по Апокалипсису{54}. И при сем саркастически замечает, что идеи этих помешанных весьма близки к идеям «современных богостроителей»... Трогательно! Появись-ка в наше время Франциск Ассизский{55}! Угодил бы он с своей Дамой Нищетой прямо в «палату № 6»{56}.
Ну я заболтался.
Но у меня к Вам просьба, Борис Николаевич! И очень большая. Не разрешите ли Вы мне приехать к Вам в Крюково, хотя бы часок с Вами поговорить{57}?! (Я не знаю — отдыхаете Вы или работаете. — Точка зрения очень эгоистическая). Напишите мне, Борис Николаевич, два слова — можно или нельзя. А если можно, то когда.
Примите мой сердечный Вам привет —
Ваш С.Бобров.
Мой адрес: М., Пречистенка — 33 — кв. 20 — С.П. Бобров.
4
26.VII.<1>909 Москва, Пречистенка, 33, кв. 20.
Дорогой Борис Николаевич!
Сегодня я узнал от Эллиса Ваш адрес и ужасно рад, что могу написать Вам. Я Вам писал, но не знал точного адреса, написал просто «Крюково». Письмо Вы, думается мне, не получили, но если оно Вас хоть немного интересует, Вы, вероятно, достанете его в Крюкове, на станции. Я, знаете, эти дни ужасно мучался неизвестностью — Эллиса нет — Вас тоже нет, на письмо к Вам никакого ответа. Я ужасно боялся, что Вы разочаровались во мне окончательно и молчите, чтобы не убить меня, так сказать, откровенным признанием в моей пустоте.
Я был прямо в ужасе последнее время! Вяч.Иванов ничего мне не отвечает (теперь узнал, что его просто нет в Петербурге) ; написал Брюсову. Тоже молчание (он за границей). «Остров» стихов моих принципиально не берет. «Лебедь», на который я возлагал столько надежд, скоропостижно закрылся. Одним словом, пустота полнейшая и горчайшая. Стихи выходят горькие и вялые — самому совестно. Но теперь я воспрянул духом! Вчера захожу в «Дон»{58} — ура! — Эллис в Москве. Сегодня прихожу утром — он, конечно, спит. Начали говорить о том, о сем, петербуржцев поругали, поплакали о нашем глупом времени. Я тоща весной ругал Эллиса — но теперь был ужасно рад его видеть{59}. Как пиит он настоящий честный человек. А теперь таких ужасно мало. Дал он мне Гюисманса{60} и Бодлэра{61}. Хорошая вещь «A rebours», но «Là-bas»{62} мне больше почему-то нравится. Или это перевод уж очень плох?