Сборник
Шрифт:
– Прости!
– сердечно сказал он.
– В Древнем языке не хватает некоторых слов, некоторых понятий... Вот если б ты научился говорить по-нашему! Согласен? Наш язык прост и удобен, и основан на том, что тебе хорошо знакомо. У вас на Кит Карсоне, уж наверно, тоже есть еще какой-то язык, кроме Древнего?
– Я чту Древний язык, - сухо молвил Брил.
– Я хотел бы знать, когда я могу увидеться со здешними правителями и обсудить некоторые вопросы всепланетного и межпланетного значения.
– Обсуди их со мной.
– Вы - сенатор, - сказал Брил, и в тоне его ясно звучало: "Всего лишь сенатор".
– Верно, -
Стараясь не терять терпения, Брил спросил:
– А что такое сенатор на вашей планете?
– Тот, кто связывает людей своего округа со всеми другими людьми. Тот, кто хорошо знает дела и заботы небольшого участка планеты и может привести их в согласие с тем, что происходит на всей планете.
– А кому служит ваш сенат?
– Людям, - сказал Тэнайн так, словно его сызнова спрашивали об одном и том же.
– Ну да, конечно. А кто же служит сенату?
– Сенаторы.
Брил прикрыл глаза, с языка его чуть не сорвалось крепкое словцо.
– Из кого состоит ваше правительство?
– спросил он ровным голосом.
Все это время Уонайн жадно слушал, переводя взгляд с одного собеседника на другого, словно увлеченный зритель какой-нибудь стремительной игры в мяч. Но тут он не выдержал:
– А что значит "правительство"?
В эту минуту появилась Нина, и Брил вздохнул с облегчением. Она вышла из тенистого уголка в саду, где занималась чем-то совершенно непонятным у подобия длинного рабочего стола, и теперь шла к ним по террасе. Она несла огромный поднос - нет, скорее вела его, заметил Брил, когда она подошла ближе. Тремя пальцами она поддерживала поднос снизу и одним сзади, ладони он почти не касался. Прозрачная стена комнаты исчезла при ее приближении, а может быть, Нина прошла в том месте, где стены не было.
– Надеюсь, хоть что-нибудь здесь придется тебе по вкусу, - весело сказала она и опустила поднос на бугорок рядом с Брилом.
Не поднимая глаз от еды, силясь замкнуться, чтобы весь его мир не заполонили благоухание и свежесть, исходящие от этой женщины, так близко наклонившейся к нему, Брил сказал:
– Все это очень кстати.
Нина отошла к мужу, опустилась наземь у его ног и, откинувшись, оперлась на его колени. Он ласково запустил пальцы в ее густые волосы, и она, вскинув глаза, блеснула ему мимолетной улыбкой. С еды, многоцветной, точно женское платье, тут дымящейся жаром, там источающей в воздух прохладу, Брил перевел взгляд на три улыбающихся, внимательных лица. Он не знал, как быть.
– Да, все это очень кстати, - повторил он, взял одно белое печенье и поднялся, озираясь по сторонам, осматривая этот нелепый прозрачный дом и все вокруг. Куда деваться?!
Пар, поднимающийся от подноса, защекотал ноздри, и у Брила потекли слюнки. Он отчаянно голоден, но...
Со вздохом он сел, положил печенье на прежнее место. Силился улыбнуться, но улыбка не получилась.
– Неужели тебе совсем ничего не нравится?
– озабоченно спросила Нина.
– Не могу я здесь есть!
– отвечал Брил, но тут же почувствовал в туземцах что-то такое, чего прежде не было, и прибавил: - Благодарю. Опять посмотрел на их невозмутимые лица. И сказал Нине: - Все это очень хорошо приготовлено, приятно посмотреть.
– Так ешь!
– предложила она и улыбнулась.
Эта улыбка подействовала на Брила престранным образом. Ни их ужасающая распущенность, эта манера сидеть и лежать где попало и как попало, позволять мальчишке вмешиваться в разговор, ни бесстыдное признание, что у них есть какой-то свой варварский язык - ничто не могло вывести его из равновесия. А тут, ничуть не изменившись в лице и не уронив столь позорным образом собственного достоинства, он, однако, почувствовал, что краснеет! Он тотчас насупился и обратил эту ребяческую слабость в краску гнева. Ох, с каким наслаждением он наложит руку на самое сердце этой варварской культуры и стиснет его без пощады! Вот тогда будет покончено со всякими лицемерными любезностями! Будут знать, дикари, кого можно унизить, а кого нет!
Но эти трое смотрели так невинно и простодушно... на открытом лице мальчика - ни тени злорадства, на мужественном лице Тэнайна - искренняя забота о госте, на лице Нины... ох, какое у нее лицо! Нет, нельзя выдать смятение. Если они нарочно хотят его смутить, он не доставит им этого удовольствия. А если это неумышленно, пусть не заподозрят, в чем он уязвим.
– Как видно, - произнес он медленно, - мы, жители планеты Кит Карсон, ценим уединение несколько более высоко, чем вы.
Все трое удивленно переглянулись, затем цветущее здоровым румянцем лицо Тэнайна прояснилось: он понял.
– Вы не едите на людях!
Брил не вздрогнул, но дрожь отвращения была в его голосе, когда он ответил коротко:
– Нет.
– О, - промолвила Нина.
– Мне так жаль!
Брил счел за благо не уточнять - о чем именно она жалеет. Он сказал только:
– Неважно. Обычаи бывают разные. Я поем, когда останусь один.
– Теперь мы понимаем, - сказал Тэнайн.
– Будь спокоен. Ешь.
Но они все так же сидели и смотрели на него!
– Как жаль, что ты не говоришь на другом нашем языке, - сказала Нина. Тогда было бы так просто объяснить!
– Она подалась к Брилу, протянула руки, словно хотела прямо из воздуха извлечь желанное понимание и одарить им гостя.
– Пожалуйста, Брил, постарайся понять. В одном ты очень ошибаешься: мы чтим уединение едва ли не превыше всего.
– Очевидно, мы вкладываем в это слово разный смысл, - ответил он.
– Но ведь это значит - когда человек остается наедине с собой, не так ли? Когда ты что-то делаешь, думаешь, работаешь или просто ты один и никто тебе при этом не мешает?
– Никто за тобой не следит.
– Ну?
– радостно воскликнул Уонайн и выразительно развел руками, словно говоря: "Что и требовалось доказать!" - Так что же ты? Ешь! Мы не смотрим!
Ничего нельзя понять...
– Мой сын прав, - с усмешкой сказал Тэнайн, - только по обыкновению уж слишком режет напрямик. Он хочет сказать: мы не можем на тебя смотреть, Брил. Если ты хочешь уединения, мы просто _не можем тебя видеть_.
Вдруг озлившись и махнув на все рукой. Брил потянулся к подносу. Рывком схватил бокал, в котором, по словам Нины, была вода, достал из кармашка на поясе какую-то облатку, сунул в рот, проглотил и запил водой. Грохнул бокалом о поднос и, уже не сдерживаясь, крикнул:
– Больше вы ничего не увидите!
С непередаваемым выражением лица Нина легко поднялась на ноги, изогнулась, словно танцовщица, и чуть дотронулась до подноса. Он взмыл в воздух, и она повела его по двору прочь.
– Хорошо, - сказал Уонайн, будто в ответ на чьи-то неслышные слова, и неторопливо пошел следом за матерью.